Случай
1.
– Говорят, вы просите рассказывать важные истории. Это правда или слухи? – спросил кинорежиссер, однокашник Кшиштофа Кеслёвского[158].
– Правда.
Мы разговаривали в кинотеатре “Муранов”, на вечере, посвященном годовщине смерти Кеслёвского.
– Я знаю важную историю. Моей тети Янки, сестры отца. Она любила Болека, еврея, своего однокурсника. Хотела вывести его из гетто и спрятать у нас, но бабушка Валерия, ее мать, не согласилась. У нее были взрослые дети и внуки, и она не захотела подвергать их смертельной опасности ради одного человека.
– Ясно… – кивнула я понимающе.
– Тетя Янка послушалась бабушку – и знаете что? Тоже погибла, во время восстания[159]. И другие бабушкины дети погибли или умерли, один за другим. Она всех пережила… В наказание? Как вы думаете?
– Ничего подобного! – вспылила я. – Чистый случай.
– А бабушка говорила, в наказание… Что Бог…
– Его и спросите. Уж он-то знает…
Мы оба посмотрели на большую, в натуральную величину, фотографию Кеслёвского в вестибюле кинотеатра. На нас глядел пожилой седой человек в очках. Постарел и поседел он незадолго до смерти, так что на это его новое, усталое лицо мы смотрели с некоторым недоумением.
2.
Янка слыла старой девой, упрямой и скрытной. Ей уже стукнуло тридцать, у нее были узкие, плотно сжатые губы, недурные ноги и ни одного поклонника. С Болеком, красивым брюнетом, они познакомились на последнем курсе. В Варшаву он приехал, кажется, из Львова. Она приходила к нему в гетто. Когда бабушка Валерия сказала: “Да из-за него нас всех…” – Янка без единого слова ушла из дому. Спустя несколько дней бабушка Валерия приказала сыну – старшему Янкиному брату: “Найди ее. И немедленно приведи!” Стефан поехал в гетто, отыскал Янку и велел ей возвращаться домой. “Возвращайся, – повторил вслед за Стефаном Янкин жених. – Я постараюсь выжить. Сразу после войны мы поженимся…” – и надел ей на палец обручальное кольцо с изумительным искрящимся бриллиантом.
3.
Тадеуш, самый старший сын бабушки Валерии, отец будущего режиссера, умер от туберкулеза. Он пошел добровольцем на войну с большевиками[160] и попал в плен. Убегая, несколько часов простоял в холодном болоте и потом долго болел. Воспаление легких. Закончилось чахоткой. У них под Варшавой был просторный двухэтажный дом, отец умирал наверху, деликатно, никому не доставляя хлопот. Не кашлял, не хрипел; однажды ночью просто перестал дышать. Это заметили спустя несколько часов. Он лежал с открытыми глазами, засмотревшись на дерево за окном.
После Тадеуша погибла тетя Янка. Она участвовала в Варшавском восстании санитаркой, и в здание госпиталя попала бомба. И на этот раз отыскал ее Стефан, старший брат. Изувеченный труп узнал по кольцу с бриллиантом.
После Янки погиб дядя Стефан. Бежал под обстрелом по улицам Повислья, и на него упала дверь горящего дома.
После Стефана скончалась тетя Ядвиня. Красивая блондинка, увековеченная на довоенной монете в два злотых. Скульптор изобразил ее в профиль, на голове – венок из спелых колосьев. Сразу после войны у нее случился инсульт.
После Ядвини умерла тетя Хелена. В двадцать восемь лет она овдовела. Надела черное платье и попыталась покончить с собой. Пистолет не выстрелил, пуля из мелкокалиберки пробила легкое. Тетя Хелена поправилась, но замуж больше не вышла. У нее разорвалась аневризма шейной артерии, и она захлебнулась кровью.
Последним умер один из двух внуков бабушки Валерии. У него был больной позвоночник. Постепенно ему отказывали все части тела, пока не остался только мозг. Который до конца работал безупречно.
4.
Бабушка Валерия пододвинула козетку к окну, оперлась локтями о подоконник; так и сидела. Смотрела на улицу. Высматривала детей. Время у нее смешалось, смерти смешались. Она разговаривала с Ядвиней: на монете волос под венком вообще не видно, а ведь какие длинные и красивые были косы. Хелену просила снять наконец вдовье платье. Янку посылала к жениху в гетто… “Ну иди же, – поторапливала. – Если не пойдешь, Бог нас накажет…”
