Я вполуха слушала Марата, увлеченно декламирующего какие-то строки из классической поэзии, и краем глаза следила за Лешей.
— Нет, вы только взгляните, какое сочетание цветов! Какая глубина чувств! — Марат перестал декламировать и вернулся к картине, у которой мы остановились. — Видите, эта девушка, она парит, как птица. Птица, как мне кажется, — аллегория… Любовь? А багульник?
Марат задумался, тихо улыбаясь каким-то своим воспоминаниям.
— … По кроне рыжий, бирюзовый книзу… — Видимо, это тоже была строчка из стихотворения, потому что Марат мычал еще что-то, явно имеющее форму стиха.
Девушка весело рассмеялась какой-то Лешиной шутке, обвила тонкой рукой его талию и нежно прикоснулась губами к его щеке.
Я рассеянно кивала Марату, тщетно пытаясь уловить смысл его самозабвенного монолога.
— А солнце?! — упоенно продолжал он, не замечая моего нарастающего раздражения.
Гости пили шампанское, смеялись, рассказывая анекдоты, до меня донесся мягкий женский голос:
— … Одна подружка говорит другой: знаешь, дорогая, сегодня утром я видела твоего благоверного, а на руке у него висела изумительная блондиночка. О, отвечает другая, ты бы меня больше поразила, если б сказала, что он тащил за собой игрушечный паровозик.
Дама залилась смехом, который тут же подхватили другие гости.
Марат показывал мне раскрытой ладонью оранжевый круг солнца над полыхающим лугом, наивно полагая, что я всматриваюсь в картину.
— А эти волосы? Они как искры, как живое продолжение солнечного света. Правда?
Я взглянула на летящую девушку, на синеющий багульник. Действительно, все было так потрясающе живо, так взаимно связано и переплетено, что захватывало дух. Сила любви, исходящая от этого полотна, переполнила меня. Ревность свернулась клубком колючей проволоки на том месте, где должно было находиться сердце, и я яростно оглянулась на Лешу…
Его там не оказалось. На том месте, где только что Леша разговаривал с кокетливой девицей, стоял плотного телосложения представительный гражданин в смокинге. Он курил трубку, попыхивая сизоватым дымом и надменно оглядывая все вокруг.
Наши взгляды пересеклись, и, видимо, мой, недоумевающий и возмущенный, несколько сбил его с толку.
Господин вынул трубку и улыбнулся мне, мол, простите, я не знал, что вы не переносите табачного дыма.
Я улыбнулась в ответ, в знак уважения к гостям Марата и просто из вежливости.
Марат все говорил и говорил, совершенно не замечая меня. Мне вдруг подумалось, что, если я отойду, он и не заметит моего отсутствия. Но я не умела уходить по-английски, не попрощавшись, и поэтому, все так же вежливо улыбаясь, обратилась к хозяину дома:
— И что же, вы действительно полагаете, что эти картины стоят ваших вложений?
— А как же?! — изумился Марат.
— Но в таком случае не слишком ли вы рискуете, поместив их здесь? А воры? Они же пойдут на все, чтоб похитить картины и снова вывезти их за рубеж.
— Вы правы… — Марат поднял бровь, и морщины у него на лбу сложились елочкой. — Но мы не рискуем. У нас охрана! Взгляните в-о-он туда.
Я проследила за аккуратно подстриженным розовым ноготком и увидела в углах у потолка поблескивающий глазок видеокамеры.
— У нас просматривается каждая комната и весь двор, а также подступы к дому и пространство за оградой. — Он самодовольно потер животик.
— И все из-за картин? — удивилась я.
— Ну, что вы, Ирочка! Нет, конечно, не только…
— А кто за этим следит? — наивно спросила я.
— У нас есть специальная охрана, а вон там специальная комната, наблюдательный пункт.
— Да что вы? — еще больше удивилась я. — И там, как в кинофильмах, есть стена, вдоль которой висят экраны, а наблюдающий может одновременно следить за всеми комнатами, за двором и улицей?
— Конечно! — обрадовался Марат моей сообразительности.
— А мне можно взглянуть?
— Пожалуйста, — великодушно согласился Марат, не подозревающий истинной подоплеки моего любопытства. — Но вас туда одну не пропустят, пойдемте? — Он подставил руку, мы вышли из комнаты, прошли по коротенькому коридорчику, на стенах которого висели картины в строгих черных рамках, и остановились у одной из дверей. Марат, загородив собой панель со светящимися кнопочками, набрал код, дверь плавно отворилась, и мы вошли в комнату, одна из стен которой представляла собой полукруг, составленный из двенадцати экранов. Только восемь из них были включены.
Я внимательно всматривалась в голубые экраны, с интересом наблюдая за происходящим в доме. Господин с трубкой все так же стоял на том самом месте, где мы его оставили, и все так же пыхтел сизыми облачками дыма.
— Вот это да! Интересней, чем в кино!
— Вам нравится?
— Очень! — Я рассматривала изображение на других экранах, пытаясь отыскать Лешу. Мой взгляд остановился на освещенном заднем дворе. Там бегали в больших вольерах не очень крупные, но мускулистые и, должно быть, сильные собаки. Иногда я видела их на улицах Москвы, но до сих пор не знала, какой они породы.
Марат заметил мой заинтересованный взгляд.
— Стаффордширский бультерьер, — проронил он с видимой гордостью. — Это очень сильное и выносливое животное. Знаете, Ирочка, история этой породы восходит к восемнадцатому веку. Когда-то в Англии с участием староанглийских бульдогов вели травлю быков и медведей. Со временем интерес к травле стал падать, и на смену ему пришла мода на собачьи бои. В поисках более активной, зрелищной породы собак, способных мгновенно атаковать, внезапно менять хватку и безжалостно терзать соперника в угоду кровожадному зрителю, стали скрещивать разные породы. В результате скрещивания староанглийского бульдога и терьера получилась порода, названная буль энд терьер, или стаффордширский бультерьер, от английского города Стаффордшир, где эта порода получила наибольшее распространение. У этих красавчиков мертвая хватка староанглийского бульдога и подвижность терьера.
— Так это собаки для боя? — поинтересовалась я и, попросив оператора укрупнить план, разглядывала их коренастые фигуры, острые ушки и умные глаза.
— Не только, — ответил Марат. — Мы их приобрели и выдрессировали для охраны. У них полное отсутствие страха и неизмеримое чувство верности хозяину. Но вы знаете, Ирочка, — Марат посмотрел на меня сентиментально увлажнившимся взглядом, — они очень нежны и ласковы к детям. Наш Сержик, которому три года, просто млеет, когда ему разрешают поиграть с Гранатом. Он его и за усы таскает, и верхом взбирается, и за уши тянет, а Гранат только повизгивает.
— А Сержик — это ваш сын?
— Что вы, — усмехнулся Марат. — Внук.
— Так вы уже дедушка! — всплеснула я руками, не представляя себе этого потешного человечка в роли дедушки. Да какое там дедушки — отца.
