…также по вашему желанию он может вовсе не иметь мимики, а может имитировать человеческую.
Из инструкции по заказу гомункулаБудто в живот толкнули – и я проснулась. В темноте потолок и стены сумрачно высвечивались, обволакивая трюмо, стеллаж, прямоугольник штор с вертикальной щелью. Сердце выстукивало барабанную дробь. Рука свисала с края постели, окутанная прохладным воздухом, и я втянула её под одеяло, съёжилась. Волнение бродило по телу мурашками и скребущим потягиванием нервов, хотя я не чувствовала ни постороннего присутствия, ни иных явных поводов для беспокойства. Просто ночь, окно заперто и задёрнуто шторами. Тихо.
Что не так?
Должно быть спокойно, но… Закрыв глаза, я прислушалась к чувствам: тревога бродила, прихватывая кишечник, но и выше, в груди, словно что-то копошилось. Шумно выдохнув, я провела ладонью по груди, ниже, помедлила у пупка и спустила ещё ниже – ничего необычного.
И всё же…
«Подумаю об этом утром», – я перевернулась на другой бок, но дышать было тяжело.
Магия.
С ней что-то не совсем так – впрочем, с ней всегда теперь будет не так. Магия будто волновалась, и… её мало, слишком мало после нескольких часов сна. Прошиб холодный пот. Неужели ещё какие-то последствия инициации с гомункулом?
Я крепко зажмурилась и, закусив одеяло, сжалась калачиком. Пусть всё образуется. Ну пожалуйста, пусть всё как-нибудь образуется…
Между штор струился блеклый голубоватый свет. «Рано», – глубже забираясь под одеяло, я закрыла глаза. Сон не шёл. Надеясь призвать дрёму, я усилием воли расслаблялась – и обнаруживала, что кусаю губу, дёргаю ногой или тискаю одеяло.
«Выброси мысли из головы», – но в мысли лез Катель, его нахмуренные тёмные брови, намерение разобраться, и допрос, бургомистр, которому развлечения важнее, чем пропавший человек. Судьям будто дела нет до гуля. Или они полагались на защиту оборотней?
Ну вот, я снова сжимала одеяло. Разогнула пальцы, поёрзала… «Спи». Дышала ровно. «Поспи ещё немного».
Глаза открывались, кипучая энергия наполняла тело, жаль – энергия физическая. С каждой минутой она всё настойчивее вливалась в мышцы, руки тянулись раскинуться, ноги – идти, бежать. Кожу охватывал лёгкий жар. Соски напряглись, и сорочка их тревожила, дразнила. Вдоль позвоночника струилось тепло и собиралось внизу живота, а кровь опаляла щёки и учащала сердцебиение. Я повернулась на спину, складки ткани жались к коже легко и волнительно, руки тянулись усилить эти ощущения: провести ладонями по грудям, огладить бёдра.
Ну зачем мне это сейчас, а? Проблем мало? Надо думать, как из этого несчастного Холенхайма живой смотаться и желательно с зарплатой.
С другой стороны, в чём проблема, если у меня под боком гомункул с отлично работающей сексуальной функцией? Сердце тревожно сжалось.
Саги…
Его тёмные в гневе глаза, побелевший от напряжения кулак и жуткое «Ты». Что Саги вложил в это короткое слово? Кто я для него? Определённо не хозяйка. Так кто же?
Однажды Саги решил, мне приятнее будет увидеть человеческое лицо, не решил ли он теперь, что мне приятно или необходимо его беспокойство обо мне? Кто знает…
Я села. Складка одеяла между ног давила на внутреннюю сторону бёдер, обостряла возбуждение. Никогда особо не задумывалась, что будет после инициации, и вот она прошла. Никаких больше ограничений, кроме здравого смысла и чувства собственного достоинства.
Любовник…
– Любовник, – на вкус слово было терпким, тревожным, и всё же я повторила: – Любовник.
Странно. Усмехнулась.
Никогда, даже в самом дальнем уголке страны, даже за её пределами, я не застрахована от встречи со знакомыми по прошлой жизни и аресту. Я морально готовилась не привязываться к местам, не влюбляться и не вступать в отношения, чтобы никому не испортить жизнь.
Но Саги – идеальный любовник, испортить жизнь которому я не могу, ведь с гомункулов спроса нет. От которого не забеременею. Который не очернит меня из пустой мстительности или желания потешить самолюбие. В которого нельзя влюбиться, ведь он не человек. Но с которым можно хотя бы ненадолго ощутить себя обычной решившей пошалить ведьмой. Просто удовлетворить физиологические потребности.
Идеальный Саги… Внутри всё сжалось. Если всё просто – почему сердце заходится? Что за дурное предчувствие тянет и тянет в груди? Или это тревога за Холенхайм, а я перекладываю её на Саги?
Саги… Я закрыла лицо руками. Сердцу было так тесно в груди, что трудно дышать. А на улице, где-то совсем близко, заголосили коты. Брачные игры у них… и у меня.
«Не упускай свой шанс».
Я накрыла колени ладонями. О да, вряд ли я когда-нибудь заработаю на собственного красивого гомункула-любовника. И на некрасивого тоже вряд ли. А Саги… прекрасен, как рассвет, умел, как… как… как бог.
А ещё он привязан к месту. Поэтому у нас осталось мало времени.
Я быстро сходила в уборную. Дом утопал в сумраке, было ещё зябко, я вернулась за одеялом и, накинув на плечи, отправилась искать своё прекрасное чудо.
– Саги! – Пол холодил, я укуталась плотнее. – Саги! Ты где?! Нужно поговорить! Саги!
Тишина. Жуткая. Я передёрнула плечами. Тёмные перекладины делили молочные стены на туманно сиявшие прямоугольники, ступени лестницы сливались внизу в почти чёрную реку. Снова дом выглядел чужим, враждебным.
– Саги! – Голос сорвался.
Мурашки ударили под колени, и пришло осознание: я дрожу. Совсем нервы расшатались. Встряхнувшись, я зашлёпала вниз по лестнице. Мурашки перебрались с ног на спину. Кажется, на втором этаже было теплее.
Кстати, где Саги ночует? Внизу я огляделась, припоминая, какие из комнат успела осмотреть. Припоминалось плохо, и в полутьме дом выглядел почти незнакомо. А начну с кухни. Если Саги не найду, то хоть перекушу.
По периметру кухонной двери просачивался свет. Улыбнувшись, я пошлёпала туда.
Уперев ладони в треснувшую столешницу, Саги нависал над кастрюлей и что-то выговаривал содержимому. Синий плотный халат обтягивал торс, более тёмный пояс с кисточками на концах подчёркивал узость талии.
