…Второй раз повезло уже офицерам ФБР. Их агенты сообщили, что некий господин поддерживает конспиративные контакты с диспетчерами нью-йоркского порта.
За диспетчерами установили круглосуточное наблюдение, в результате которого удалось выйти на Шрагмюллера. На ранчо был проведен обыск, однако ничего подозрительного обнаружено не было. Тем не менее наблюдение за ранчо и его хозяином продолжили. Выяснили, что Шрагмюллер регулярно закупает избыточное количество продуктов, явно превышающее его гастрономические потребности. Его мать к тому времени уже отошла в мир иной. Появилось подозрение, что на ранчо объект проживает не один.
При повторном обыске жилища Шрагмюллера контрразведчики обнаружили, что ранее ими обследованный подвал имеет ещё и нижний этаж. Когда они попытались спуститься туда, раздались два выстрела – это немецкие офицеры-подводники предпочли смерть пленению…
Шрагмюллера судили по законам военного времени. И хотя в ходе допросов и судебного разбирательства Курт сообщил даже больше, чем от него ожидали, свой земной путь он закончил на электрическом стуле.
Его жена Рицлер-Шевалье-Шрагмюллер по решению суда была лишена американского гражданства. А по ходатайству главы германской политической разведки награждена «Железным крестом» 3‑ей степени. Гретхен стала первой и последней агентессой Третьего рейха, которая удостаивалась такой чести…
Глава девятая
Явки в постели
В начале 1950‑х годов советские резидентуры КГБ и ГРУ в Берлине только становились на ноги. Большая игра и, соответственно, большие ставки делались в Австрии, поэтому Кайзвальтер, организовав в Вене свою основную резидентуру, считал, что должен иметь под рукой помощника «главного калибра».
Не без труда ему удалось убедить Гретхен в необходимости вернуться из Берлина в Вену. Ещё больших усилий потребовалось Джорджу, чтобы привлечь её к мероприятиям по разработке офицеров советской разведки, ибо Рицлер ненавидела русских – ведь они разрушили её мир, наполненный головокружительным успехом у отпрысков родовитой европейской знати, роскошью, блеском, сексуальными приключениями. Но и эту её ненависть Кайзвальтер сумел направить в нужное ему русло, поставив на службу ЦРУ.
Судьба распорядилась так, что открытие Кайзвальтером цэрэушного бюро в Вене совпало с прибытием туда Петра Попова, который сразу угодил в «медовую ловушку», расставленную американцем…
* * *
О том, что на него, неискушённого в амурных делах фронтовика, свалилась Божья благодать во плоти красавицы Греты, Попов решил резиденту не докладывать.
Во-первых, он должен был бы как-то объяснять своё отклонение от намеченного маршрута и появление в районе Оперного театра. Не мог же он, в самом деле, заявить генералу, что по причине прогрессирующей спермоинтоксикации он каждый свой выход в город завершает посещением подиума венских шлюх.
Стань этот факт известен резиденту, а от него – секретарю парткома военной резидентуры, Попову на следующий же день вручили бы билет до Москвы с последующим предписанием продолжить службу в каком-нибудь Мухославске, куда даже император Николай I посчитал бы зазорным ссылать декабристов.
Во-вторых, Пётр имел к «нерассказанной сказке венского леса» свой личный, плотский интерес. Однако горе-разведчик был на распутье.
С одной стороны, Грета вскольз сообщила, что работает массажисткой в венском салоне красоты, посещаемом жёнами американских дипломатов (а значит, и разведчиков тоже!), поэтому в будущем её можно будет использовать как источник оперативной информации. Этим своим ходом он сумел бы заработать «очки» и утереть нос сослуживцам.
С другой стороны, жаль было использовать такое богатое тело не по прямому назначению, а в оперативном плане…
«Главное, – решил Пётр, – не теряя полученного на Будапестштрассе ускорения, надо побыстрее уложить иностранку в постель, а там, между т е л о м, смотришь, и договоримся о переводе интимных отношений в иную плоскость – в отношения оперативные по добыванию информации об американских дипломатах…»
* * *
Как обманутый собственной невестой жених без оглядки бросается в омут бесшабашного загула, так Попов, сменив вектор внутренней неудовлетворённости собой и своими коллегами, стал посвящать всё свободное время Грете. Она для него была больше, чем поглотитель нерастраченной мужской энергии. Ламсдорф стала живительным пластырем на кровоточащей ране его тщеславия, иллюзорным щитом, за которым Пётр прятался от собственных комплексов ущербности и мнимой несправедливости со стороны начальника и коллег.
…К началу второго полугодия пребывания подполковника Попова в Вене всё более очевидной для начальства становилась его профессиональная непригодность, его неспособность быть оперативным сотрудником.
Глава резидентуры как-то попытался провести с ним беседу по душам, сказал: «Пётр Семёнович, поймите, если вы не проводите вербовок агентов или не предлагаете каких-то операций, ваша характеристика в лучшем случае будет вежливо-уклончивой и вы не получите повышения по службе. Но если вам всё это будет удаваться, о вас сложится мнение как об активном оперработнике и вас будет ждать продвижение по служебной лестнице. Действуйте, наступайте, активизируйте работу!»
Однако слова шефа не произвели на Попова впечатления, свои неудачи в работе он по-прежнему относил на счёт завышенных требований к нему «резака» и козней коллег.
…Вследствие непрекращающихся неурядиц на службе Пётр утратил ценнейший дар жизни – оптимизм. Просыпаясь среди ночи от тревожного серцебиения, он силился и не мог отогнать от себя чёрные мысли. В бессилии, в бешенстве курил папиросу за папиросой, придумывая фантастические планы вербовок и захвата секретов противника, а также кровожадные прожекты мести своим коллегам и генералу-резиденту…
Отчуждение между Поповым и офицерами резидентуры нарастало. Чем дальше он дистанцировался от соотечественников, тем ближе и роднее становилась ему Грета, без которой он теперь не мыслил своего существования. Она для Петра поистине была наркозом от реальности.
А он, однажды отведав из чаши греха, стал пить полными глотками, будто торопясь наверстать упущенное…
«Дорогой Питер, я иметь чувство, что я зашла за тобой замуж», – щебетала Ламсдорф, подливая масла в огонь его страсти.
По её настоянию Попов снял для свиданий роскошную квартиру в старой части Вены, которую технари Джорджа Кайзвальтера тут же превратили в «студию звукозаписи и фотоателье», чтобы записывать и снимать все высказывания разведчика для последующего доклада руководству ЦРУ.
И, надо сказать, что сделанные записи впоследствии произвели фурор в Лэнгли…
* * *
Анализируя материалы, собранные в течение двух месяцев общения Попова с Ламсдорф, Кайзвальтер пришёл к выводу, что «новобранец» – так в ЦРУ называют оперативных сотрудников КГБ и ГРУ, которых собираются привлечь к негласному сотрудничеству в пользу США, – психологически готов работать против советской Системы.
