Начал Поттс:
— Итак, мистер Фицджералд, что мы имеем? Вы продаете птицу сейчас, а рисунки позднее, если они там окажутся, или как? Я не привык торговаться вслепую.
— Меня не заботят рисунки. Но я готов продать птицу на следующих условиях: как только будет обговорена цена, вы перевозите птицу в Музей естественной истории и там открываете футляр, в соответствующих условиях. Сама птица пойдет в дар Музею естественной истории, а вы забираете футляр со всем содержимым. Если там окажутся рисунки, один процент от их стоимости пойдет музею на содержание птицы.
Поттс хмыкнул:
— Вы шутите, мистер Фицджералд. На таких условиях бизнес не делают. Там вообще может не быть никаких рисунков! Или вы уже открыли футляр и забрали их, почем знать.
Я твердо посмотрел на него:
— Это риск, на который вам придется пойти.
— Вы идеалист, если считаете, что кто-нибудь согласится на подобные дикие условия.
Андерсон с улыбкой наблюдал за Поттсом.
— А вот мне нравится то, что вы сказали, мистер Фицджералд. Вы правы, нужно принять меры для сохранения птицы. Я, пожалуй, обещаю передать птицу в дар Музею естественной истории, выделить средства на покрытие расходов на ее реставрацию и содержание в экспозиции в нужных условиях плюс еще пятьдесят тысяч на содержание других редких экспонатов. Никаких канадских миллионеров, лабораторий, экспериментов с ДНК. А рисунки, если они там окажутся, станут моими. Я согласен на риск.
Я кивнул и повернулся к Поттсу.
— Это чистый абсурд. — Он снял очки и принялся протирать их о жилет. С виду невинное занятие, но оно выдавало крайнее возбуждение. — Мистер Фицджералд, выслушайте мое предложение. Вы открываете футляр. Если рисунки там, я обеспечиваю их доставку в Штаты. Спокойно и тихо, без проблем. Мои десять процентов, а вам обещаю много больше, чем если бы выставили их на аукционе «Сотбис». Речь идет о продаже по соглашению, мистер Фицджералд. Никаких налогов, вопросов, бюрократической волокиты, наценок. А птица будет ваша. Если рисунков нет, мы мирно расходимся и вы можете отдать птицу, кому пожелаете. Подумайте, мистер Фицджералд. Девяносто процентов от миллиона долларов за потрепанное чучело птицы. По сравнению с этим мистер Андерсон предлагает вам какую-то мелочь.
— Но мистер Андерсон гарантирует будущее птицы независимо от того, есть там рисунки или нет. Мне нужно, чтобы вы сделали то же самое.
— О Боже! — Поттс встал, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. — Это безумие. Мне нужно подумать. Позвольте отлучиться на десять минут.
Мы смотрели ему вслед, когда он выходил из бара. Этакий добродушный увалень. Разве можно серьезно воспринимать его возмущение?
Андерсон усмехнулся:
— Полагаю, мое предложение в любом случае для вас предпочтительнее.
Я взглянул на Катю, она вопросительно вскинула брови и кивнула.
— Давайте еще выпьем, — предложил Андерсон. — Мистер Поттс вряд ли передумает, так что, может, мы письменно закрепим соглашение?
— Хорошо, — ответил я. — Запишите все, что вы сказали, а завтра я покажу это своему адвокату.
Андерсон извлек из дипломата лист бумаги и начал писать, размышляя вслух:
— Просто поразительно. Мы только что видели птицу. Даже не верится. Есть там рисунки Руале или нет, все равно этим стоило заниматься. Я говорю совершенно серьезно.
Он писал некоторое время молча, затем пододвинул бумагу ко мне и осмотрелся:
— Но где же Поттс? Этот толстяк отнимает у нас время.
Потребовалось три-четыре секунды, прежде чем мы сообразили. Мы все задвигались одновременно. Андерсон первым вскочил и бросился к двери бара. Я следовал за ним, отставая на два ярда. Мы пересекли холл, рванулись к лестнице. Добежали до моего номера и увидели, что замок сломан, а футляр с птицей исчез.
После ее ухода Банкс с еще большим рвением окунулся в работу и удовольствия. Заканчивал один научный проект и сразу принимался за другой. Трудился без устали, поражая всех, кто с ним встречался, своей неистовой приверженностью к углублению знаний. Его слава росла, он преуспевал. Только ответы на письма занимали полных три дня в неделю. Конечно, столь занятый человек не мог себе позволить уделять много времени самоанализу. Да и не было необходимости. В своем сознании Банкс уже ответил на главный вопрос, докучавший ему в первые недели после ухода мисс Браун. Они никогда больше не встретятся.
Но он ошибался. Ему было суждено увидеть ее еще раз, примерно через три года, в ясное весеннее утро. Это был один из последних дней, какие он провел в доме на Нью-Берлингтон-стрит, и его голова была забита множеством мелочей. Необходимо с кем-то договориться, отдать распоряжения, подписать бумаги. В то утро Банкс был раздражен и не имел намерения принимать визитеров. Просто случайно оказался на лестнице в тот момент, когда открылась входная дверь. Мисс Браун вначале не заметила его и собиралась сказать, чтобы доложили о ее приходе, но, на мгновение встретившись с ним взглядом, застыла. Он тоже замер, чувствуя, как приливает кровь к щекам. Затем она подняла голову, и их глаза снова встретились.
Банкс проводил мисс Браун в гостиную. Гнев, какой накапливался все эти годы после ее внезапного отъезда, вдруг исчез, стоило ему коснуться пальцев ее руки в перчатке. Все упреки, какие Банкс отрепетировал, он забыл. Холодность растопила волна неизъяснимой нежности.
Она к встрече приготовилась, так что потрясение было не таким сильным. Но, вглядевшись в его лицо, такое родное и теперь уже чужое, с невесть откуда взявшимися незнакомыми морщинками, ощутила щемящую грусть, которую не предвидела.
Банксу показалось, что мисс Браун совсем не изменилась. Милая, грациозная, аккуратная, как и в тот день, когда расставляла цветы в вазе. Полная достоинства, как в то утро, целую вечность назад, когда он впервые заговорил с ней в лесу недалеко от Ревсби.
— Я приехала в Лондон, — произнесла она. — И зашла тебя поблагодарить.
Он взглянул в окно, где на улице ее ждала карета.
— За что?
— За то, что ты не стал нас преследовать.
— Ты имеешь в виду…
— Софию и меня.
— Понимаю. Но я же обещал. — Он собрался с силами и тряхнул головой, обнаружив, что способен улыбнуться. — Признаться, я был очень обижен. И хотел, чтобы ты вернулась сама.
Мисс Браун подняла глаза, и ему больше некуда было деваться от ее взгляда.
— Ты же знал, что я не вернусь.
— Наверное, знал.
Она видела, что он напряжен, и упрекнула себя за этот визит без предупреждения.
— Мне не следовало сюда приходить, однако у меня возникли дела в Лондоне, и я захотела сказать тебе, что твоей дочери хорошо и она счастлива. Только это.
