Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Импозантный мужчина, ничего не скажешь.
Агранов ни о чем не спросил Кочуру, только коротко кивнул, выслушав доклад. Тот вскинул руку к козырьку и бесшумно вылетел из кабинета, как его тут и не было. Уметь, между прочим, надо – когда они шли по коридорам, кожаные каблуки сапог чекиста стучали по паркету громко и уверенно.
– Итак, значит, Михаил Иосифович, собственный и специальный корреспондент «Актуальной газеты» и еще многих изданий, в том числе и заграничных. Я правильно осведомлен?
«Откуда это он успел? – поразился Волович. – Из машины ему никто не звонил, да и нет здесь такой техники, значит, что же, сам Ляхов и сообщил, прямо оттуда – сюда? Связь, значит, отлажена? А почему и нет, если проход имеется. И обещанная судьба голодного рабселькора мне вряд ли грозит, если и встретили, и к столь высокому чину привезли. Нужен я им…»
Михаил снова повеселел. Сколько уже у него сегодня таких скачков настроения было? Глядишь, в циклотимию, сиречь маниакально-депрессивный психоз, залететь можно. На фоне белой горячки…
– Правильно. Только я ведь не здесь работал. Какие у Советской власти ко мне могут быть претензии? И даже границу я нарушил, если это можно так назвать, не по своей воле. Депортирован, как в наше время выражаются. Причем – незаконно…
– Исключительно по воле пославшей мя жены… – усмехнулся Агранов и закурил, подвинув коробку явно высокосортных папирос «Дюбек» и Воловичу.
«Да, – подумал Михаил, – здесь такой ерундой, как борьба с курением, не заморачиваются. Здесь борьба исключительно классовая – на другую времени не остается».
Он вспомнил архивные фотографии, где делегаты какого-то партийного съезда курят прямо в зале Большого театра во время заседания. И в президиуме, на расстоянии вытянутой руки от самого Ленина! И ничего…
При чем здесь «здоровый образ жизни», если в любую минуту каждый может от белогвардейской или кулацкой пули погибнуть.
«А вот откуда у Агранова эта фразочка? «Стулья» только зимой печататься начнут, если здесь точно по-нашему история развивается. А это не так, раз нет ни Ленина, ни Сталина, а только Троцкий един во всех лицах…»
– Неужели читали, Яков Савельевич? – спросил Волович. – Уже издано?
– Вы тоже знаете? Прелестно, – искренне обрадовался Агранов. – Интересно бы сравнить варианты. У вас кто это произносит?
– Как кто? Отец Федор…
– Странно, у нас он Варсонофий. А слова те же… Надо, надо бы и ваш вариант просмотреть. Наверняка найдутся разночтения куда более существенные. А книга еще не напечатана и даже не окончена, это соавторы черновичок вечерами по главам читают, то у меня на даче, то в писательском клубе…
– Значит, вам все про меня известно, – взял быка за рога Волович. – Тогда и остальное скажите. Вам сообщили о моем прибытии, вы отправили «комитет по встрече», доставили сюда. Дальше что? Какие в отношении меня инструкции? Сразу говорю – согласен на любое предложение: в моем положении гимназистку из себя изображать бессмысленно.
– Верная мысль. Хорошо, если бы ею раньше начали руководствоваться. А так верно – выбирать не из чего. У нас, я вам доложу, уголовное право упрощено до предела. До разумного предела, ибо является выдумкой эксплуататорских классов, начиная с рабовладельческой эпохи. Теперь так – суды руководствуются не пудами томов «Уложения о наказании», а революционным правосознанием и принципами социальной справедливости. Что очень верно, по-моему. У нас нет даже сроков для тюремного или каторжного заключения. Исправительные работы по месту постоянной трудовой деятельности и проживания, или, по усмотрению суда, – там, где «исправляющийся» принесет наибольшую пользу. До тех пор пока назначенная работа не будет выполнена или гражданин не будет признан «исправившимся». В более тяжелых случаях – смертная казнь или изгнание за пределы РСФСР.
– Тоже мне, наказание, – едва не фыркнул Волович, вспомнив Солженицына и его роман «В круге первом».
– Не скажите. Не все так просто. Смотря как, куда и на каких условиях изгонять. Вас вот тоже – «изгнали». И как? Не выглядите вы счастливым. А окажись, случаем, на берегу не Сходни, а Енисея? Но мы отвлеклись. Я действительно в курсе ваших «приключений», и не думайте, что они вызвали у меня одобрение. Мерзавец и предатель всегда остается таковым, независимо от заявленных политических убеждений и общественного строя, который он предает. Вот если бы, допустим, путем долгих и мучительных терзаний вы осознали бессмысленность и обреченность капиталистического способа производства, как сделали это капиталист товарищ Энгельс и много не менее достойных людей, от всей души и не щадя сил включились бы в построение социализма – это одно. Если же вы предаете из соображений личной выгоды – это совсем другое и оценивается по другой шкале. Знаете, Цельсий, Фаренгейт, Реомюр…
Волович совсем не обиделся на Агранова с его «мерзавцем и предателем». Дошел, значит, до того самого края, когда человек полностью теряет самоуважение и то, что принято называть «гонором». Если единственным условием выживания является очевидная противнику «поза подчинения» – значит, надо ее принять. В животном мире точно так все устроено. А кто мы есть, как ни несколько приподнявшиеся над остальными в ходе эволюции высшие млекопитающие? Но раз высшие – должны лучше прочих в окружающем мире ориентироваться.
Попробовал Миша раз в жизни сыграть по-крупному, «да зашел он в пику, а не в черву». Что теперь сделаешь? Слава богу, не пристрелил его Ляхов и не бросил в какой-нибудь тамошний «зиндан». Кое-какой шанс оставил. А для чего? Выходит, что есть у него на Воловича планы. А какие – это постепенно надо разбираться, а пока что – изображать полную раздавленность и соглашаться на любые предложения. Само собой – прежде всего надо бы понять, что собой на самом деле представляет это «царство рабочих и крестьян». Как здесь вообще жизнь устроена?
Волович помнил сакраментальную формулу из только что упомянутой книги, вернее, ее продолжения, которое здесь то ли будет написано, то ли нет: «Если в стране бродят хоть какие-то денежные знаки, должны же быть люди, у которых их много». Наверняка и здесь то же самое. Не говоря даже о таких типажах, как Корейко и сам Остап, самые обычные писатели, художники, актеры, адвокаты (нет, адвокаты вряд ли, судя по тому что Агранов сказал об их правовой системе, адвокату здесь не прокормиться) живут вполне прилично. Раз не разбежались за десять лет по заграницам и в эту загадочную белую Югороссию не эмигрировали. Для кого-то ведь сияют своими вывесками рестораны? И строятся дачные поселки вроде Переделкино, когда «широкие народные массы» обитают в подвалах и коммуналках.
Как там у Булгакова в «Мастере»? «Бескудников, искусственно зевнув, вышел из комнаты. – Один в пяти комнатах в Перелыгине, – вслед ему сказал Глухарев. – Лаврович один в шести, – вскричал Денискин, – и столовая дубом обшита!»
А написано то про двадцать пятый год. Значит, жить здесь очень даже можно, если суметь устроиться, и в «Грибоедове» каждый день ужинать.
Проехав всего по двум здешним центральным улицам, Волович успел заметить вывески не менее пяти ресторанов сравнимого с описанным Михаилом Афанасьевичем уровня. Вполне приличная пропорция. Весь вопрос в том, как оказаться в числе их постоянных посетителей. Даже если поначалу придется, как выражался Салтыков-Щедрин, – «погодить». И даже – «претерпеть». Лишь бы не слишком много и не слишком долго.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
