Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
А дальше слово самому ветерану: «Наступила ночь, приготовились спать, и свет уже выключили, а разговорам всё нет конца, и в темноте долго ещё продолжались заинтересованные расспросы и рассказы.
— Ребята, а из вас, случайно, никто не комиссарил? — обратился к нам лётчик-штурмовик. — А то ненароком обидишь кого. — Убедившись, что в купе только строевые командиры, лётчик продолжил: — Если уж кому и жилось на войне, так это политработникам. Летать не летали, а ордена получали. Да ещё более высокие, чем мы. Помню, мне за первые вылеты “Отечественную войну” дали, а нелетающему замполиту — орден боевого Красного Знамени отвалили. Единственный орден, которым ни в каких войсках не награждали политработников, — это полководческий, “Александра Невского”. Видно, знали его учредители, где находились политработники во время боя.
Вступил в разговор танкист:
— Точно, и у нас замполиты в бой не ходили. Ему даже танк не положен был, хотя у зама по строевой танк был. И йотом, он же не танкист, а партаппаратчик. Но награждали их, как и у вас, лётчиков, а то и чаще.
— Наши больше возле кухонь отирались. Я батальон веду в атаку, а эта троица: замполит; парторг, комсорг — в тылах сидит, вроде бы о питании печётся; будто без них старшина не пошлёт кухню, когда стемнеет; — недовольно отозвался о своих политработниках комбат-пехотинец.
— А у меня, — включился и я в разговор, — хитрющий замполит был. И вредный. На передовую за три года так ни разу и не сходил. Всё при штабе, на кухне да в тылах: продукты для себя выискивал или обмундирование поновее. И парторга, и комсорга — молодых офицеров — всё время при себе держал. Для них передовая как бы запретной зоной была, тоже ни разу нас не посетили. Видно, такое указание сверху у них было. Только и знали все трое, что политдонесения в полк строчить. Уж чего они там в них сообщали, не знаю.
— А в газетах и книгах все они — герои, — проворчал кто-то в темноте.
— Так ведь газеты-то они и печатали, да и книгами сами ведали. Вот своего брата да самих себя и прославляли.
Вернулся я со встречи домой и под впечатлением услышанного решил сам описать боевые эпизоды, а заодно и о своих политработниках правду сказать, — продолжает Пётр Алексеевич. — А то ведь действительно, как сказал один из моих попутчиков, на века утвердился миф о повальном героизме комиссаров в Отечественную войну. А я из собственного опыта знаю: политработники, с которыми я общался на фронте, за исключением нескольких человек, в боях не участвовали и никакого героизма не проявляли. Многие из них были бездельниками и трусами. Они только и умели цидульки-доносы писать, распоряжался, надзирать — и ни за что не отвечать.
Когда я был ещё взводным и даже когда командовал батареей, я почти никогда не общался с замполитом дивизиона. У нас с ним были разные сферы обитания: я постоянно находился на передовой, вместе с пехотой, а он — в тылах дивизиона. Но когда я стал командовать артиллерийским дивизионом, мне уже небезразлична была деятельность политработников в моём дивизионе. Однако, к великому моему огорчению, вместо деятельности я обнаружил полнейшую их бездеятельность…»
На всякий случай, если эти воспоминания кто-то назовёт предвзятыми, я решил обратиться к книге Б.С. Горбачевского «Ржевская мясорубка». Он воевал в пехоте, был даже комсомольским вожаком полка и общался с политработниками, что называется, вплотную.
Итак, рассказывает Борис Семёнович: «Мои соседи по блиндажу — капитан Михаил Михайлович Гаврилов — парторг полка и майор Сергей Иванович Степанов — полковой агитатор. Все называли их “Михалычем” и “Степанычем”…
Михалыч был совершенно безразличен к чужим бедам и никогда не искал повода вести солдат в бой “за Родину, за Сталина”. В то же время был добросердечен к коммунистам и снисходителен к их прегрешениям, если они не выходили за рамки военных законов.
Сам парторг, надо сказать, был далеко не безгрешен. Не пропускал дня, чтоб не выпить положенные сто граммов — свои и непьющего агитатора, а, если случалось, мог употребить и побольше, не брезговал. Приметил ивановский мужик крепко слаженную деревенскую прачку Серафиму — грудастую, в теле девицу — и захаживал к ней куда чаще, чем на передовую…
Степаныч был полной противоположностью Михалыча — можно сказать, из простейших млекопитающих. Разобраться в нем было нетрудно, потому называли его кто “добряком в рассоле”, кто “медным лбом”…
Свой день Степаныч распределял на две половили. С утра до обеда был углублен в прессу, аккуратным почерком выписывал на отдельные листочки интересные заметки, факты, цифры. Во второй половине дня грыз гранит науки под названием “В.И. Ленин о пропаганде и агитации”, ежедневно прочитывая и конспектируя порцию текста. Эту толстенную книгу он повсюду таскал в вещмешке, никому не доверяя свою драгоценность.
Как-то я спросил его: “Какая разница между пропагандой и агитацией?” Он засыпал меня ленинскими цитатами, пространно и долго излагая то, что без труда можно объяснить за минуту. Видимо, он испытывал огромное удовлетворение от самого процесса словоизвержения. За нудность своих речей он и получил прозвище “медный лоб”…» Но вернёмся к отцу Резуна—Суворова.
25 января 1948 года он назначен заместителем командира дивизиона по политической части 72-го гвардейского минометного полка 72-го стрелкового корпуса Приморского военного округа.
С 14 июня 1951 года — пропагандист 687-го корпусного зенитно-артиллерийского полка 72-го стрелкового корпуса 25-й армии Приморского ВО.
С 15 апреля 1957 года — пропагандист полка 45-го гвардейского мотострелкового полка 123-й гвардейской мотострелковой дивизии.
С 11 октября 1957 года — пропагандист 115-го гвардейского корпусного артиллерийского полка 27-го армейского корпуса.
А с 7 ноября 1957 года — майор Резун (присвоено приказом Гл. ВДВ № 01444 от 25 декабря 1951 года, а воинское звание «капитан» — приказом Гл. ВДВ № 016/п от 23 августа 1947 года) находится в распоряжении Киевского военного округа.
31 марта 1958 года он назначается на наиблатнейшую должность среди политработников: старший инструктор но пропаганде и военно-массовой работе Черкасского гарнизонного дома офицеров. Сами понимаете, что массовик-затейник мог там встречаться и знакомиться с разного рода людьми. Именно тогда он и пристраивает своих сыновей в суворовское училище.
С 18 ноября 1959 года майора Резуна выводят в распоряжение Политуправления Киевского военного округа, а 29 января 1960 года приказом Главнокомандующего сухопутными войсками № 090 увольняют в запас по статье «59» пункту «В» с правом ношения военной формы.
Когда его сын, который теперь Суворов, говорит, что Богдану Васильевичу закрыли путь в академию, потому что он украинец, а значит, его родители с оккупированной территории, мне хочется спросить: а собственно, в какую академию его бы приняли?
Массовик-затейник закончил всего лишь шестимесячные курсы младших лейтенантов, какая ему академия, если он был уже неперспективным офицером для современной армии?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
