А на другом конце улицы у коновязи, что близ храма, стояла зардевшаяся румянцем, счастливая Антонина. Все не могла прийти в себя, ведь как вспорхнул в седло ее милый да охватил еще раз десной рукой, прижал к стремени, поцеловал в уста, а на ушко шепнул:
— Завтра, како сослужать в църеквах, ждите яси сваты в свои дом.
Шепнул, поцеловал еще раз, дал шпоры коню, гикнул и улетел стрелой.
На следующий день рано утром в неделю[112]присмиревшая и не выходившая к столу в субботу Антонина принялась с утра прибирать палаты их небольшого терема. А как только поднялись батюшка и матушка, чтобы идти к литургии, объявила им, чтобы не ходили никуда, а приоделись и ждали сватов. Обескураженные родители, еще вечером отругавшие Антонину за недостойное поведение и решившие не выпускать ее до поры на улицу, все же послушались дочери. Еще не зазвонили колокола к заутрене, как Алекса оттер мочалом и квасом закопченные в кузнеце чело и руки, расчесал власы, попросил жену подровнять ему бороду. Затем надел нарядный синий кафтан и новые сапоги, подпоясавшись серым кушаком. Умылись и приоделись сыновья. Собраться до конца так и не успели, как зазвонили у св. Илии Пророка, знаменуя этим окончание литургии. И не прошло десяти минут, на улице послышался топот десятков лошадиных копыт, громкие крики верховых, гогот грубых мужских голосов, и в ворота разом ударили сразу несколько крепких мужских кулаков. Алекса поспешил с сыновьями отворять. Уже с невысокого крыльца он успел углядеть за тыном шеломы и шапки с бобровыми опушками. Вдвоем со старшим они выдернули тяжелый кованый засов. А вторак стал разводить створы по сторонам. Велико же было удивление бронника и его сынов, когда в открытые ворота на его двор стала въезжать дружина числом до двадцати пяти верховых. Судя по нарядам, некоторые из них были бояре. Алекса сразу и не понял, кому из верховых кланяться. Поэтому поспешил подняться на крыльцо и осмотреться. Присматриваясь к гостям, увидел, как один, одетый попроще, спрыгнул с седла и поспешил взять за узду и стремя коня одного из бояр, одетого в малиновый бархатный кафтан. Другие сходили с коней сами. Все без исключения были при оружии. На поясах у всех были длинные мечи или сабли. Рассматривая того, что в малиновом кафтане, Алекса понял, что где-то видел этого боярина. Но когда услышал слова еще одного верхового:
— Княже, еси велиши оставити гридьбу у тыну? — сразу понял, кто к нему пожаловал, и обомлел.
Смекнули и сыны. И сразу шапки как ветром с головы сдуло. Вторак бросился загонять в кузницу готовых сорваться с цепи лаявших псов. Кланяясь сходившему с коня князю, бронник стал громко звать гостя и его сопровождение в дом. Спешилось человек десять, остальные не покинули седел, а внимательно осматривали двор и улицу. Спешившиеся входили гурьбой через сени в горницу, следуя за князем. Войдя в горницу, снимали шапки и крестились на образа. Среди вошедших был и Горислав, кого среди других грозных ликом молодцов и бояр не узнали бронник и его сыновья.
Еще за несколько дней до того, как пообещать Антонине заслать сватов, подошел он к хорошо знакомому черниговскому боярину Феодору, что благоволил старательному и сметливому детскому. Боярин приходился большим другом и доверенным человеком князю Михаилу. Вот и попросил его Горислав быть сватом. Боярин обещал справить дело. Но не ожидал детский, что тот самого князя попросит об этой услуге. Теперь он стоял в доме у Антонины среди знакомых ему отроков, княжеских слуг, бояр во главе с самим князем и не верил своим глазам и своему счастью. Ибо кто мог бы отказать князю? А тем временем князь уже отпил из кубка медовухи, отломил от поднесенного каравая корку свежеиспечённого хлеба и повел разговор с волновавшимися хозяевами о невесте, прося показать товар лицом. Через некоторое время в горницу вышла нарядная, одетая в новый сарафан, Антонина. Она была хороша, ланиты ее покрывал розовый румянец, черные очи светились счастьем. А потом вызвали и подвели к Антонине его, Горислава. А потом князь Михаил и боярин Феодор сговаривались с родителями невесты,? узнавая, что дается за нее в приданое. Князь от себя обещал богатый подарок. Да так и сговорились, и ударили по рукам, решив, что венчанию и свадьбе быть в субботний день на следующей неделе.
А потом время побежало как вода, ибо подготовка к свадьбе и знакомство с семьей невесты отняли все время у Горислава. Венчались все в том же храме св. Илии Пророка. Правда, князь Михаил уже на венчание не приехал. Да и на свадьбе за столом сидел вместо князя его верный друг боярин Феодор. Зато подарки прислал богатые: молодой — шубу из серо-голубого песца, молодому— кожаный кошель, набитый серебряными новгородскими ногатами. Были на свадьбе и его земляки-козляне, отроки и гриди черниговской дружины, родня и соседи Алексы — бронники, плотники со Славны, были и подружки Антонины. Все дарили подарки, поздравляли молодых. Так гуляли два дня. Лишь на третий день угомонились гости и стали расходиться и разъезжаться восвояси. А Горислав остался пока в доме у Алексы, чтобы провести медовый месяц с молодой женой.
* * *
Лето было в самом разгаре. Дела шли своим чередом. Черноризец Юрьева монастыря Спиридон, выбранный новгородцами владыкой, отправился в Киев к митрополиту Кириллу на поставление в архиепископы. Цены на пшеницу и рожь на торгу вновь пошли вниз, так как немецкие купцы нет-нет да подвозили хлеб из-за моря. Изредка подвозили хлеб и русские купцы из Смоленской земли. Да и в огородах вызревали летние овощи, щавель, лук. Куры стали хорошо нестись. Словом, со снедью в Новгороде и окрестных слободах и весях стало полегче. Правда, с низовских земель никаких товаров и продовольствия так и не поступало. Князь Ярослав держал на всех дорогах свои заставы и не пропускал купеческие обозы ни в ту, ни в другую сторону. Держали за собой по-прежнему Волок Ламский тот же Ярослав и Владимир Московский. Потому ни рязанским, ни муромским купцам пройти к волжскому Верху из Оки по рекам Москве, Рузе, Ламе и Шоше не было никакой возможности. Ростовские же князья во главе с Васильком Константиновичем перекрыли и обходной Ладожско-Волжский путь на Низ[113], что вел из Ладоги в реку Свирь, затем в Онежское озеро, затем в реку Вытегру, из нее волоком в реку Ковжу, далее в Белое озеро, а следом в реку Шексну и в Волгу. Заставы ростовских воев не пускали купеческие обозы с Низу далее устья Шексны и Белоозера. Новгородских же купцов поворачивали назад уже на волоке из Вытегры. Видно было, что ростовские князья заедин с переславским и московским.
Вскоре в Новгород пришло еще одно известие. Князю Даниилу Волынскому удалось овладеть Понизьем (Подолией) после смерти Мстислава Удалого. По слухам, он собирался изгнать из Галича угорского королевича Андрея и сесть на галицкий стол. Даниил Романович явно был в силе. Более всего недоволен этим был Владимир Рюрикович Киевский. Он стал организатором союза южно-русских князей против Даниила. Поговаривали, что он мстил Даниилу и за обиды отца, насильно постриженного в монахи отцом Даниила — Романом. Известия о событиях на юге сильно взволновали Михаила Всеволодовича, и он, как и все Ольговичи, ревновавшие о том, что происходило в Галичине, не захотел оставаться в стороне. Объявив новгородцам о своем решении вернуться в Чернигов «к братьи свои», он оставлял им в князья Ростислава со словами:
