– Завтра и приступлю.
Она залилась краской от удовольствия, но тут же испугалась.
– Я не в силах платить много.
– Сочтемся.
Он все с той же спокойной улыбкой пояснил, что знает это имение с давних пор и работать тут ему гораздо приятнее, чем у других заказчиков.
Прощаясь, она в рассеянности вновь протянула руку. Он пожал ее с прежней силой, словно давая понять, что ей или вовсе не следует протягивать руки, или уж смириться с его привычками.
И снова ей вспомнился эстляндский барон, неотразимо мужественный.
Тут вбежала вся встрепанная Ксения, закричала, забегала, выражая свой восторг и при виде Кларисы Сергеевны, и при виде Мотла.
– Сделайте мне такую же мельницу, как нашему Никитке! Чтобы от ветра вертелась!
Мотл возражать не стал.
– Сделаю.
Ксения в порыве радости кинулась к Мотлу, потом к хозяйке, закружила, затормошила их в общем хороводе. Даже Мотл смутился, а уж Клариса Сергеевна так просто вся заалела, как девица на выданье, и мысленно клялась поругать несносную девчонку. Но как-то позабыла. В мутном зеркале старенького трельяжа она вдруг увидела свое лицо – и не узнала. Столько в нем было непривычного оживления! Впервые за долгие годы она себе понравилась.
Разбирая сундук, она нашла залежавшийся там голубенький муслин, и они с Ксенией решили обновить гардероб легкими летними кофточками. Ксения побежала искать среди местных баб портниху.
А Клариса Сергеевна, разгоряченная, с блестящими глазами, не могла усидеть за книгой.
– Как думаешь, няня, неужели евреи Христа распяли?
Старая Пелагея, вязавшая чулок, ответила ворчливым голосом:
– Давно это было, даже я, старуха, не застала. А вот Мотла знаю с его измальства. Мухи не обидит. С нашим Павлом были не разлей вода. Сказывают, Павел Степаныч зазывают его ныне к себе в поместье по столярной части. Раньше-то лето проводили тут, а зимой живали там. Дом там крепкий, теплый. Но тоже уже ветшает.
Клариса Сергеевна знала, что имение Павла, завещанное ему отцом-генералом, находится где-то поблизости. Но она никогда прежде не бывала ни в том, ни в этом доме. Генерал, выгнав сына и женившись на ней, предпочел жить в Москве. А лето они проводили на заграничных курортах, где он лечил свои многочисленные недуги, а она, отчаявшись вылечить хоть один, скучала и томилась.
То, что Павел зовет к себе Мотла, было для нее новостью.
– А Мотл?
Пелагея снова разворчалась.
– Спроси у него сама, Кларисочка, что мне, старой, слухи-то разносить? У Мотла в Мостках дом, семейство, хозяйство. Так не кинешь.
Услыхав о семействе Мотла, Клариса Сергеевна огорчилась. Ей почему-то представлялось, что и он вдовец.
– Большое семейство?
– Что, Кларисочка?
– И большое у Мотла семейство?
– Матерь старая, жена да малец.
Клариса Сергеевна совсем сникла и хотела отказаться от нарядной летней кофточки, да Ксения уже где-то отыскала девку-портниху, и та ожидала в передней, чтобы снять мерки и взяться за крой.
На другой день с утра Мотл явился работать с сынком – рыжим подростком, ровесником Ксении. Та сразу же потащила мальчишку на речку.
Клариса Сергеевна вышла на крыльцо, где Мотл, так и не снявший картуза, приладился делать новые перила.
– Как зовут вашего сына?
– Давидка.
– А жену?
– Вы про имя? Сарра.
Все библейские, непривычные для русского слуха имена.
– Говорят, вас Павел Степаныч зовет к себе?
– Зовет!
И больше об этом ни слова. Занят делом, и так красиво, так ловко у него выходит – любо-дорого поглядеть.
– Приходите с нами чай пить. Пелагея напекла пирогов с мясом.
Он поднял голову и ответил с уже знакомой ей спокойной улыбкой:
– Я этого есть не могу.
– А баню? Баню не запрещено? Мы сегодня топим.
– В баню, пожалуй, схожу. Павел меня приучил. Как свечереет, можно?
Клариса Сергеевна послала Никитку навязать свежих березовых веников, ходила проверить воду в котле, горяча ли, повесила в предбаннике голубое полотенце со своей вышивкой гладью и полотняную простую мужскую рубаху. На всякий случай – вдруг он захочет надеть.
Часа в четыре нянька Пелагея повела Мотла в баню. А Давидка как исчез с утра с Ксенией, так и не появлялся. Но Мотл не тревожился. Тревожилась барыня – вот сумасшедшая девчонка!
Мотл скрылся в бревенчатой баньке, а Клариса Сергеевна все поглядывала из гостиной в окошко: не появился ли? Маялась, о чем-то думала – давнем, девическом. Когда он наконец появился на крылечке баньки в оставленной ею длинной белой рубахе, с пушистыми, золотящимися на закатном солнце волосами, весь какой-то сияющий, как ангел на иконах, она, не выдержав, выскочила из гостиной, накинув на плечи белую, тонкого кружева, шаль. В разгоряченное, отчаянное ее лицо дул прохладный вечерний ветер. Но оказавшись на крылечке рядом с Мотлом, она почувствовала, что теряет силы. И ничего не может ни сделать, ни сказать. Не может объяснить Мотлу, зачем она, задыхаясь, вбежала на это крылечко. Однако говорить ей не пришлось. Мотл на миг словно застыл, окинув ее удивленно-вопрошающим взглядом, и крепко, как прежде, сжал ее руку. Бесплотные ангелы так не могут! Но теперь он эту руку уже не выпускал из своей горячей ладони. Забрав из баньки одежду, решительным шагом повел ее, смущенную и потерявшуюся, словно совсем еще юную девицу, к дому. В полутьме гостиной, с приспущенными тяжелыми шторами, сквозь которые закатный солнечный луч высветил полоску паркета, он подвел Кларису Сергеевна к большому дивану с разодранной котом Тишкой кожаной обивкой и осторожно снял с ее плеч кружевную шаль. Она порывисто обвила его руками и задохнулась, ощущая, что ей так хорошо, как никогда не бывало…
Во дворе слышались голоса Давидки и Ксении. Мотл заторопился домой, а ей вставать совсем не хотелось.
Боже, неужели она полюбила?
Она сама себе удивлялась.
– Впервые со мной после женитьбы.
Мотл стоял одетый и говорил уже почти обычным своим голосом, а не тем прежним – необыкновенным.
Точно в каком-то сомнении подошел к окну, выглянул, потоптался на месте, стоя к ней спиной.
– Вот уж не думал, не гадал… Я ведь Сарру свою люблю!
Сказал, словно сердясь на себя и на Кларису Сергеевну.
– А я? А меня?
Он не ответил. Излишне резким движением открыл запертую на крючок дверь и вышел во двор. Почти сразу в гостиную вошла нянька Пелагея и озабоченно снова прикрыла дверь на крючок.
– И что ты удумала, Кларисочка! Грех-то какой! Я Ксении сказала, что Мотл стол укрепляет, чтобы не шатался.
