Мне не удалось подавить вздох.
— К сожалению, вряд ли покупка нового наряда остановит кайзера от нападения на Россию.
— А я и не говорил, что остановит, — проворчал Реджи, и на его лице отразилось уныние.
Я почувствовала досадный укол совести. Реджи был очень добр. Он по-своему, бесхитростно, как умел, пытался отвлечь меня от тревожных мыслей.
— Но все равно спасибо тебе. Пойду поговорю с поварихой относительно ужина, а потом у меня встреча с комитетом по поводу шоу цветов. Как ты думаешь, к тому времени ничего не случится? Мне бы ужасно не хотелось отменять его. Сельчане ждут не дождутся, когда смогут провести день в Каффнеллзе, осмотреть владения. Это для них такой подарок.
— Да разрази меня гром, если я позволю этому старому фрицу отменить мое цветочное шоу! Нет, не волнуйся. Мы все равно проведем его, что бы ни случилось. И вряд ли вообще что-то случится. Не беспокойся так, а то у тебя опять между бровей появилась эта морщина. Не могу же я спокойно смотреть, как волнуется моя девочка, правда?
— Правда. Заказать на ужин баранину?
— Отлично!
Я поднялась из-за стола и направилась к двери, однако, дойдя до нее, остановилась. Угрызения совести продолжали меня терзать, и я чувствовала, что это надолго. Развернувшись, я быстро подошла к мужу и поцеловала его в щеку. Он поднял на меня карие глаза, в которых сначала отразилось удивление, а потом удовольствие.
— По какому поводу, миссис Харгривз?
— Мне не нужен повод, чтобы поцеловать мужа, — обиделась я, но все равно улыбнулась, невольно тронутая тем, как много радости доставила ему эта малость.
— Я не жалуюсь, вовсе нет, — буркнул он, с удовлетворенной улыбкой на лице потянувшись за газетой.
Развернувшись, чтобы уйти, я подумала, не стоит ли мне поклясться — не заключить ли сделку с Господом? — быть впредь с мужем помягче. Ведь ему в конце концов так мало нужно, ничего такого, чего бы я не могла ему подарить.
Но в следующую минуту вспомнила, что Господь не слишком тщательно выполнял условия сделки со своей стороны. И кайзер, бесспорно, прекратит свои вызывающие выходки. Ведь они с царем и королем Георгом как-никак двоюродные братья. Сделки и клятвы — удел слабых и рассеянных. Они не для меня.
Не обернувшись, я вышла из столовой, и, пока уверенно шествовала по холлу, слуги при виде меня прижимались к дверям, уступая путь. Мне не терпелось поскорее услышать объяснения поварихи по поводу вчерашней оленины. Мясо было ужасным — сухим и жестким, как старая соломенная шляпа. Если она собирается сделать сегодня то же самое с бараниной, не исключено, ей стоит подыскивать себе другое место.
— Рекс, ну что ты так накинулся на суп? У тебя впереди еще несколько блюд. Разве в Канаде едят не так, как у нас?
— Мама, прошу тебя. Неужели и дня нельзя прожить без твоих упреков в адрес бедного доминиона? Ты, кстати, единственная за этим столом, кто никогда там не был.
— Мне вовсе не обязательно присутствовать в каком-то месте, чтобы составить о нем свое мнение. Краснокожие, деревья и медведи… Не вижу, что может быть привлекательного в этой стране и зачем тебе проводить там столько времени.
— Ну все, мама села на любимого конька, — подначил меня Алан.
Теперь, сменив свою устрашающую военную форму на простой костюм с галстуком, он снова стал похож на моего мальчика. Его мягкие, неуложенные волосы падали ему на глаза.
— С нами обедает королева Алиса, — подколол меня Кэрил, с отсутствующим видом доставая из кармана пачку сигарет, но, поймав мой неодобрительный взгляд, покорно убрал их назад.
Домой на шоу цветов приехали все три мальчика — редкое событие в те дни. По долгу службы в стрелковой части Алан жил вдали от нас и не всегда, будучи в отпуске, мог приехать в Англию. Поэтому его нынешний приезд (мой высокий темноволосый мальчик больше всех походил на меня; в его глазах я видела себя) стал для нас особой роскошью.
Рекс, вылитый отец, занимался бизнесом и имел офисы в Канаде, где и проводил большую часть времени. Однако и он тоже в конце этого июля не поленился приехать домой. Я была счастлива видеть Рекса, хотя и скрыла свою радость, выказав неодобрение по поводу его жесткой бороды, которую он отращивал, и грубой одежды (будто во всей Канаде нельзя сыскать приличного портного). Я, конечно же, знала, почему он дал себе труд приехать. Домой его привели разговоры о войне, а вовсе не перспектива сидеть возле меня на подиуме, когда я буду вручать главный приз старому Смитсону за его чудесные азалии.
Что до Кэрила, то я не могу сказать с уверенностью, чем он занимался вдали от нас. Мой младший сын брался за многое и ни в чем не преуспел. Он жил в Лондоне, приезжал домой на выходные, часто в сопровождении не очень подходящих друзей, каких-нибудь художников или музыкантов. Кэрил был ниже ростом и худощавее братьев, с волосами какого-то неопределенного, мышиного цвета, не имевшими ничего общего с золотисто-каштановыми, как у Рекса, или черными, как у Алана. В общем, он выглядел их бледной копией вплоть до геройских маленьких усиков. Видимо, руке, создававшей его, не хватило твердости, и он получился каким-то незавершенным. Я признавала это, как и то, что именно я ответственна за его появление на свет.
Впрочем, в тот вечер я не думала о подобных вещах. Все снова оказались в сборе за обеденным столом — для меня не было большего блаженства. Я уж и забыла, сколько всего могут вместить в себя мужчины в расцвете сил!
— Ох, да прекратите же вы все! — сказала я, хотя их поддразнивания меня ничуть не огорчали. Мне, единственной женщине среди них, нравилось находиться в центре внимания. В отличие от Реджи я не сокрушалась об отсутствии невесток и внуков. На это у сыновей оставалась еще масса времени.
— Мальчики, вы сердите маму, а расплачиваюсь за это всегда я один, — подал голос Реджи. — Так что перестаньте. Алан, лучше расскажи мне о последнем матче в поло. Как твоя лошадь?
— Отлично, сэр! — просиял Алан и стал совсем юным.
Мое сердце вдруг заныло: невольно вспомнился тот день, когда Алан принес домой крошечную сову, которую нашел в лесу на упавшей с дерева ветке. Он умолял меня позволить ему оставить ее дома. Его лицо тогда выглядело точно так же, как сейчас — светилось искренними, добрыми намерениями.
— Мама, — обратился он ко мне тогда обеспокоенно и серьезно, слишком низким для такого маленького мужчины голосом. — Можно, я оставлю ее у себя в комнате? Обещаю, что буду за ней ухаживать, попрошу Рекса помочь мне ловить мышей и все прочее, чтобы кормить ее, тебе не придется ничего делать.
Не помню, позволила ли я ему тогда оставить сову. Хотя сейчас мне это вдруг почему-то показалось очень важным. И я все хотела спросить о том случае Алана, ведь он наверняка помнил. Но я так и не спросила. Я проглотила вопрос, зная, как нелепо он бы сейчас прозвучал. Да и какая в конце концов разница? Это случилось по крайней мере двадцать пять лет назад. Бедной совы уж давно нет на свете.
