— Этого недостаточно! — объявил Голландец, едва шевеля губами. — Недостаточно! — Самое обычное слово прозвучало как приговор, как колокольный звон в мертвом воздухе.
— Нет, достаточно, — осторожно возразил Ёрш. — Я переспал с ней, а потом… потом, когда очнулся, на улице было холодно.
— Сейчас шесть часов утра, — не открывая рта, напомнил Голландец. — Уильям, ты ничего не остановил.
— Я и не хотел ничего останавливать! — крикнул Ёрш. — Только игры с температурой. Не хотел, чтобы вокруг теплело, и гибели мира тоже не хотел!
— Процесс необратим, — проговорил Голландец, резко опустил голову, и его лицо смягчилось и погрустнело. — Это очень неприятно.
— Да, неприятно, — кивнул Ёрш и судорожно глотнул, — даже мучительно. Но возможно…
— Нет, невозможно, — перебил Голландец. — Однажды твое тело это поймет, и ты умрешь.
Голландец начал съеживаться. Он становился все меньше и меньше, потом лег на бок и замурлыкал себе под нос. «Он умирает или просто засыпает?» — гадал Ёрш. Поезд подкатил к Сорок второй улице, прозвучало ля-до, но в вагон никто не сел.
— Это неправда! — твердо сказал Ёрш. — Я не согласен!
Поезд судорожно дернулся вперед, и рельсы шестого маршрута поцеловались с рельсами экспресса. Жалобный плач растекся по салону, как туман или краска, или начальный аккорд оперы. Ёрш шагнул к дверям, взглянул на рельсы и увидел между ними сверкающую ленту реки, название которой давным-давно забыл. Мимо пронесся экспресс, у каждого окна сидели пассажиры, и ни один из них не умирал. «Я не согласен! — беззвучно повторил Ёрш. — Это вполне возможно!» Впервые с тех пор, как мир не погиб, он подумал о доме Виолет и поездах, которые его туда доставят.
— Это вполне возможно, — пробормотал Ёрш. — На Бликер-стрит пересяду на маршрут F. — Он наклонился сообщить об этом Голландцу, но тот уже съежился до размеров квитанции. Поезд без остановки промчался мимо Двадцать третьей улицы. На платформе люди закатывали глаза, дрожали и гримасничали. Они кричали, смеялись и скидывали одежду.
Голландец вышел на Юнион-сквер, точнее, скользнул на пол, оглянулся и мышью шмыгнул к дверям. «Он не умер, — подумал Ёрш, — не умер, и это вполне возможно». Он сел на скамью и, повернувшись к окну, посмотрел вслед Голландцу. Жалобный плач стих, и в сердце Ерша затеплилась надежда. Толпа на платформе немного удивила, но он напомнил себе, что уже шесть часов. Шесть часов… Скоро должна проснуться Виолет, если, конечно, он не ошибается в подсчетах и если она не умерла. Или она вообще не ложилась… Ёрш представил, как Виолет суетится на кухоньке, пассируя лук и чеснок. Волосы стоят дыбом, лицо белее мела, но тут ничего страшного нет: по утрам она всегда бледная.
— На Фултон-стрит пересяду на маршрут С, который идет из центра, и проеду шесть станций, — вслух проговорил Ёрш. — Вот и все, ничего невозможного.
Интересно, просыпается ли она сейчас, принимает ли лекарства, вылезает ли из-под простыней в терракотовый цветочек? Бормочет ли себе под нос, сползает ли бочком с кровати, распахивает ли окно, ставит ли одну из папиных пластинок, расплывается ли в улыбке, а потом варит ли кофе по-турецки в синем эмалированном кофейнике? Жарит ли яичницу с беконом и ржаные тосты? Мурлычет ли, не попадая в ноты, одевается ли в коридоре или прямо на кухоньке, строит ли гримасы, пробегая мимо зеркала? Постучится ли она в его дверь, как всегда легонько, двумя пальчиками, войдет ли через пару секунд, выберет ли одежду: носки, боксерки, футболку, рубашку, брюки, свитер, выложит ли все на кровать, а потом глянет ли искоса и выберет совсем другое? Коснется ли рукой его лба, чтобы разбудить? Подождет ли минутку и дернет ли за ухо? Посмеется ли над ним? Назовет ли маленьким профессором? Пожалеет ли, что пришлось его разбудить?
Ёрш разлепил веки. Поезд еще стоял. В вагоне появились пассажиры, некоторые сели рядом и могли до него дотронуться, но Ерша не смущало ни то, ни другое. Он только собрался зажмуриться, чтобы время прошло быстрее, как вдруг увидел Хезер Ковингтон, бредущую по соседней платформе с таким видом, словно потеряла щенка.
Ёрш успел выбежать из вагона, прежде чем двери захлопнулись, и помчался вверх по лестнице. Он хотел сообщить Хезер Ковингтон новости, которые наверняка ее обрадуют.
— Юнион-сквер! — прошептал он. Эта станция всегда была его любимой. На лестнице оказалось слишком много народа. Ёрш снова взглянул на платформу, но Хезер Ковингтон уже исчезла. Еще недавно он старался бы никого не задеть, но сейчас это не представлялось возможным: любой ценой стремясь успеть на поезд, люди работали локтями, падали, поднимались. Ёрш вспомнил, как на Коламбас-серкл толпа медленно кружила его по часовой стрелке. Плыть по течению куда проще и приятнее, чем делать выбор самостоятельно. «Завтра снова туда отправлюсь, — решил Ёрш, — вместе с Виолет». Вот мимо протиснулся последний человек, и Ёрш взобрался на верхнюю ступеньку.
Хезер Ковингтон стояла на платформе, к которой прибывали поезда из центра. Рельсы изгибались, как радуга, трещали и свистели, как паровой органчик-каллиопа. Хезер развернулась и зашагала в дальний конец платформы к туннелю. Почему-то она шла босая, а бесконечные рубашки превратились в лохмотья.
— Мисс Ковингтон! — позвал Ёрш и побежал по изогнутой желтой кромке. — Рафа! Рафа, послушай меня! У меня получилось! Я переспал с женщиной!
Стоило Хезер приблизиться, туннель сморщился, как губы надменного старика, и Ёрш заволновался. На пути стояли люди, но он на них даже не смотрел.
— Рафа, я справился! — закричал Ёрш. — Мне тэги так сказали! Остановитесь, мисс Ковингтон! Мир не погибнет!
Тут он врезался в Черепа и Кость.
Ёрш налетел на них сзади и пронесся мимо, не сообразив, что наделал. Череп и Кость окинули его сонными, тупыми, совершенно не удивленными взглядами и нагнали за три неторопливых шага. «Неужели они меня дожидались? — удивился Ёрш. — Неужели караулили целые сутки?» Черная, типично нацистская форма сидела на них в обтяжку, а на ногах — бесшумные ботинки, как у копов из немого кино. Имена подходили им идеально, оба носили их, как шляпы. Череп и Кость подбирались к Ершу, словно коты к канарейке — медленно, лениво, безразлично, но вплотную не приближались. «Почему? — недоумевал Ёрш. — Неужели задеть боятся?» Страх огненной лавой растекался по телу, поднимаясь от пяток, где таился с незапамятных времен. Ёрш сухо кашлянул, с трудом сдержал рвоту, а Череп и Кость все кружили и кружили. От его страха мир превратился в замедленное кино. Оставшаяся за спиной толпа шелестела, как старая газета. Оторвав взгляд от платформы, Ёрш услышал, как кто-то шепчет его имя.
— Ты Уильям Хеллер? Ты Уильям? Ты Уилл?
— Да, Эмили, это я. — Ёрш обернулся и без труда отыскал в толпе ее лицо. Оно принадлежало не новой Эмили, не старой, а той, которую он рисовал в школе, — кругу с косыми чертами наверху, домику с волосатой крышей. — Иди сюда, мы с тобой не договорили! — Она сделала три шага и замерла на краю толпы. — Прости меня, в следующий раз постараюсь нарисовать тебя получше. Эмили, я думал, что слышал зов, думал, что должен его услышать и исполнить миссию. Зачем я родился, если не для этого? Голландец говорит, что жизнь без смысла невозможна в принципе. Без смысла, без причины никак! Если нет смысла, откуда моя болезнь? Без смысла моя миссия — заурядный побег, поцелуи в кабинке и неудавшееся насилие в метро. Без смысла я свихнувшийся бедняга, который отправился в мир иной. Господи, спасибо, что я услышал зов! Господи, спасибо, что воздух потеплел! Смысл имелся, я попросил тебя помочь освободить мое тело, и ты попыталась. Я попытался вместе с тобой! Ты поцеловала меня в губы, чтобы сдержать потепление. Спасибо, Эмили! Пожалуйста, не становись плоской! Если я слышал не зов, то по крайней мере твое имя.
