ГЛАВА 22
На Сто шестнадцатой улице поезд нехотя остановился. В раскрывшиеся двери беззвучно скользнул мужчина и сел напротив Ерша. Кроме них в вагоне не было ни души. Вокруг тридцать семь свободных сидений, не считая предназначенных для инвалидов, но мужчина выбрал место без малейшего колебания. Помимо высокого роста и худобы его отличала осанка пророка, глаза праведника и всклоченная рыжая шевелюра. Незнакомец оглядел пустой проход, точно утихомиривая своих многочисленных обвинителей, и, когда они затихли, улыбнулся Ершу уголком рта. Так улыбаются оценщики размера страхового убытка и стоматологи. «Интересно, кто он, пророк или стоматолог? — гадал Ёрш. — Или все-таки оценщик страхового убытка?» Он уже собрался спросить, когда пророк-стоматолог предостерегающе воздел указательный палец.
— Шнурков нет, — проговорил он, показав на кроссовки Ерша.
Ёрш вытянул ноги.
— «Велкро» — именно так правильно называется застежка-липучка, — тихо произнес он и стал ждать продолжения разговора.
Вместо продолжения мужчина снова поднял указательный палец. Красная жилистая шея напряглась, кадык заходил ходуном. Секундой позже он опустил палец, словно рудознатец — «волшебный жезл», и ткнул в свои ноги: от носков до голеней их обвивала серебристая изолента, судя по виду, новая, дорогая и тяжелая. У Ерша тотчас возникли подозрения.
— Где ваши носки? — шепотом спросил он.
— А где твои? — поинтересовался незнакомец.
Ёрш взглянул на свои ноги и понял: странный тип прав. Кто украл носки? Вероятно, Секретарша. Тут он кое-что вспомнил.
— Я спас мир, — объявил он.
Незнакомец пожал плечами. Дальше ехали молча, незнакомец сквозь зубы втягивал воздух и повторял каждое движение Ерша: наклонялся Ёрш — наклонялся незнакомец, вздрагивал Ёрш — вздрагивал незнакомец. «В чем тут дело?» — недоумевал Ёрш. На каждой станции ему хотелось, чтобы в вагон кто-нибудь зашел, но, стоило дверям открыться, желание пропадало. Девяносто шестая улица, следующая станция — Восемьдесят шестая улица. Незнакомец качался, дергался, копировал его, как обезьяна в зоопарке. Он шумно втягивал воздух, ритмично качал головой, постукивал ногами друг о друга, точно отбивая такт. «Заигрывает или территориальные притязания демонстрирует?» — гадал Ёрш, чувствуя, как начинает чесаться лицо.
— Что у вас под лентой? — неожиданно спросил он. — Что под ней?
Незнакомец фыркнул и, широко ухмыляясь, поднялся.
— Кроссовки «Найки», — прислонившись к поручню, объявил он. — Из мусорного контейнера у магазина «Фут локер» на пересечении Бродвея и Восемнадцатой…
— Отстаньте от меня! — прошипел Ёрш.
К его удивлению, незнакомец тут же сел.
— Ты один из нас, — проговорил он. — Коллега!
Ёрш промолчал и демонстративно уставился в пустоту.
Незнакомец вытянул ноги и вывернул стопы, поставив их, как танцор в первой позиции.
— Порой я разуваюсь, — проговорил он. — Например, когда пересекаю Мусаконтас.
— Мусаконтас, — повторил Ёрш, чувствуя, как сжимается горло. — Тихая река.
— Да, — кивнул незнакомец, — она самая.
— Вы — Голландец!
Голландец достал из кармана расческу и ловко, даже грациозно, провел ею по волосам.
— Я Уилл, — представился Ёрш. — Уильям Хеллер. Хезер Ковингтон сказала…
— Порядок, Уилл, полный порядок. Допустим, ты решил купить дом… — Он показал расческой на Ерша. — Сначала переночуешь в нем или сразу купишь?
— Дом? — переспросил Ёрш, неожиданно вспомнив, как рисовал Эмили.
Голландец кивнул.
— Так ты переночуешь в нем или сразу купишь?
Ёрш покачал головой. Это правда Голландец? В поисках ответа он глянул в окно, но увидел лишь запотевшие стены и дренажные отверстия. Ни шифров, ни штрих-кодов, ни граффити. Тайное откровение исчезло, неужели и из памяти стерлось?
— Переночую ли я в доме или сразу куплю? — Ёрш обдумал вопрос. Перед мысленным взором возникло лицо Эмили и медленно превратилось в дом. — Да, сначала переночую.
— Умница! — Голландец подался вперед. — Обязательно переночуй, до самого утра останься, проверь уровень эктоплазменной активности.
— Моя мать была домом и Эмили тоже, а я был листом бумаги или сигаретой, или кроватью.
Голландец задумчиво хмыкнул.
— Как тебе Рафа?
— Хезер Ковингтон, — уточнил Ёрш. — Она звала меня малышом, солнышком и деточкой. Она увела меня по туннелю на самое дно мира, в комнату с клетчатым одеялом и синим чемоданчиком. У меня ничего не получилось… В паспорте я видел фотографию маленькой белой девочки по имени Хезер Ковингтон, но она почернела из-за доктора Зизмора.
— Ковингтон, — повторил Голландец. — Как интересно!
— Она так себя называла, — пояснил Ёрш. — И я ее тоже. Я рассказал ей о Черепе и Кости.
Голландец встрепенулся.
— Что тебе известно о Черепе и Кости?
— Я сказал Хезер Ковингтон, — испуганно залепетал Ёрш, — сказал Рафе…
— Заткнись! — прошипел Голландец. — Я состоял в том ужасном обществе!
— Череп бледный, тощий, неказистый, — проговорил Ёрш, — а Кость габаритами напоминает…
— Они управляют планетой, — перебил Голландец. — Они контролируют ее производительность. Они фактически повышают температуру.
Объяснения Голландца подняли невидимый занавес, и Ершу открылась истинная суть мира. Он вспомнил платформу, хвост поезда, график роста температуры. Без Черепа и Кости он мог не услышать зов. Он считал их врагами, побежал к желтому краю платформы, как следует пнул двери, и они открылись. Разве это был не знак? Сев в поезд, он тут же стал возвеличенным, благословленным, освященным. Он скользнул в туннель, как штепсель в розетку, и туннель отдал ему все.
— Температура не повышается. Больше не повышается, — объявил Ёрш и показал на живот. — Там ничего нет! Я занимался сексом.
— Ты занимался сексом? — удивленно переспросил Голландец.
— Да, — кивнул Ёрш. — Зов велел освободить то, что живет внутри меня. Он назвал это особым пожертвованием. Я принес жертву сегодня утром. Внутри меня жил мир, а я жил внутри…
— Господи Иисусе! — воскликнул Голландец и запрокинул голову. — Малыш, кого интересует, что живет внутри тебя?
С рельсов донесся жалобный плач — или гневный вопль. Когда поезд проезжал Восемьдесят шестую улицу, Ёрш сжал один кулак, когда Семьдесят седьмую — сразу оба.
— Говори правду! — потребовал Ёрш. — Ты ведь врешь! — Голос звучал не громче жалобного плача рельсов, но слова с отчаянной решимостью рвались из горла. — Говори правду, Голландец! Когда я сидел в обгоревшей машине с проколотыми колесами, мимо прошла женщина. Она сказала, что в баке кончился бензин, и он действительно кончился. Она назвала меня песиком и привела в пятиугольную комнату.
