— Вот как, — казалось, он не поверил. — А если ты мне врешь?
— Я не вру. На самом деле…
— И где же? Где она живет? Ну, что ты молчишь?
Кристина молчала, чувствуя, как новая волна отчаяния и страха накатывает на нее: письмо. Это злополучное письмо лежало совсем рядом, в нескольких сантиметрах, на тумбочке. Черным по белому на конверте была написана фамилия, имя и адрес…
Только не смотреть. Только не смотреть на письмо — может быть, тогда и он не посмотрит, не обратит внимания, не узнает — и не случится?
— Далеко. Очень далеко отсюда. В другом городе, — торопливо бормотала Кристина, изо всех сил стараясь побороть собственное искушение: не смотреть на письмо. Не думать.
— На другой планете, — с кривой усмешкой добавил он, подражая интонации Кристины. — Только, знаешь, я ведь и космический корабль могу угнать — все равно долечу. Доберусь…
— Зачем ты… Что она тебе сделала? — задав этот вопрос, Кристина сразу же пожалела о сказанном, увидев, как изменилось выражение его лица. И без того резкие черты заострились, злость и ненависть запылали с новой, чудовищной силой.
Он выругался. Вслед за тирадой отборнейших матерных слов последовал вопрос:
— А ты не догадываешься? Не догадываешься, что она мне сделала? Я ведь только этим и жил — все пять лет, ждал этого дня, когда выйду оттуда и смогу наконец отблагодарить твою подружку. Или не понимаешь, кого я должен благодарить за эти пять лет, которые провел за решеткой?
«Себя, сволочь. Только самого себя, подонок — и больше никого!» — подумал Кристина и с трудом сдержалась, чтобы не высказать свои мысли прямо ему в лицо.
— Ладно, хватит, — процедил он сквозь зубы. — Где она?
Кристина смотрела на него и понимала, что больше ничего не может сделать. Ей оставалось только одно — молчать. Молчать и не смотреть, ни в коем случае не смотреть на конверт…
Он шагнул к ней. Увидев, как сдвинулись брови на переносице, как еще сильнее помутнели глаза, она почувствовала, что пол уходит из-под ног. И внезапно ощутила себя на месте Сашки — тогда пять лет назад, стоящей под деревом. Даже почувствовала холод лезвия, скользящего по шее. Теперь у него в руках не было ножа — но от этого ситуация не казалась проще. Тогда, пять лет назад, он все же был подростком — подростком, просто перекурившим травки, как выяснилось позже на суде, и решившим «отомстить» своей обидчице-«училке», которая посмела ударить его по лицу на глазах у целой толпы сверстников. Теперь перед ней стоял взрослый человек. Кто знает, как он жил эти пять лет, о чем думал? Как повлияли на него эти годы? Теперь в его взгляде не было ни малейшего признака «дурмана» — одна лишь тупая, но вполне осознанная ненависть.
— Послушай, — проговорила Кристина, изо всех сил стараясь не потерять самообладания. — Зачем тебе все это? Ты ведь можешь теперь жить, как живут нормальные люди, как все люди…
— Нормальные люди, — с кривой усмешкой повторил он. — Это кто, нормальные люди? Может быть, ты и твоя…
Он снова выругался — сухо, зло, сквозь зубы.
— Где она? Я в последний раз тебя спрашиваю, где?
Кристина молчала. Размахнувшись, он ударил ее по лицу. В глазах сразу потемнело — черные точки заплясали перед глазами, стремительно уносясь в бесконечность, сталкиваясь одна с другой, меняя размеры и очертания. Она пошатнулась, выронила расческу и прислонилась к стене в поисках опоры.
— Еще? — холодно поинтересовался он. Она не ответила, и он ударил снова — еще сильнее. Кристина, не выдержав, закричала, но от тут же схватил ее в охапку, зажал рот огромной ладонью.
— Не смей орать! Не смей, убью!
Теплая струйка коснулась губ. Ощутив языком соленый вкус, Кристина поняла, что это кровь, а не слезы. А он, словно почуяв раздражающий запах крови, как дикий зверь, не смог больше сдерживать себя. После третьего удара она сползла на пол, а он все продолжал бить ее ногами — по лицу, по голове, в живот. Черные точки, мелькающие перед глазами, все неслись вдаль. Потом к ним присоединилась еще одна стайка таких же точек, разноцветных, искрящихся. Они кружились перед глазами, завивались в спираль, будто огненный смерч. И этот искрящийся смерч манил за собой, как манят к себе цыганские костры вдоль дороги, обещая тепло, уют и спокойствие. Кристина знала — это обман, это песни сирен, которые нельзя слушать, но с каждой секундой чувствовала, что сил сопротивляться зову уже не остается. Так мучительно хотелось оторваться от земли и полететь за огненной стаей, воспарить над землей, больше уже ни о чем не думая и не чувствуя боли и страха.
Сознание покинуло ее не сразу — она лежала, не двигаясь, с полузакрытыми глазами. Словно в тумане, видела, как он ходит мимо нее, передвигается по квартире. Но потом все же не выдержала и сдалась, разрешив себе хоть на минуту, хоть на короткое мгновение поддаться зову сирен и воспарить над землей, больше не думая о том, что вернуться на землю ей, может быть, больше не удастся.
Ей казалось, что прошло всего одно мгновение — восхитительное мгновение полета, парения между жизнью и смертью. На самом деле, она пролежала на полу в полубессознательном состоянии больше часа. С трудом поднявшись и не чувствуя боли, огляделась вокруг, уже не понимая и не помня, что случилось. Только одна неразгаданная, зашифрованная мысль все продолжала биться в сознании, как бьется в клетке птица, больно ударяя крыльями, истошно просясь на волю: письмо. Письмо должно было быть здесь, на тумбочке, возле зеркала. Письмо — небольшой белый прямоугольник с двумя марками, наклеенными в правом углу. Письмо, белый прямоугольник…
Какой-то настойчивый звук отвлекал ее, не давал сосредоточиться. Письмо должно было быть, но его не было. Звук сводил ее с ума, она совсем перестала думать про письмо, мечтая только об одном — чтобы прекратилось это дребезжание. Потом она вдруг поняла, что это в ее силах — нужно просто повернуть задвижку на входной двери… В правую сторону… Вот так.
Звук, на самом деле, прекратился. Или, может быть, не было никакого звука, Кристина уже не помнила ничего. Она забыла про звук и про письмо. Теперь она мучительно пыталась воскресить в памяти имя человека — того человека, что стоял сейчас перед ней. Она знала его — когда-то давно, он был в ее прошлом и жил в ее памяти. Видимо, звук и его появление были как-то связаны между собой — он появился в тот момент, когда исчез звук. Он называл ее по имени, о чем-то спрашивал, тревожно глядя в глаза, но Кристина, как ни старалась, не могла уловить смысла. Она напрягала последние силы для того, чтобы вспомнить наконец имя этого человека. Это показалось ей настолько важным, едва ли не самым важным в жизни — вспомнить его имя. «Сергей, — мысленно спрашивала она себя, — нет, не то. Дмитрий? Кажется, Дмитрий? Дима? Нет…» Она хотела спросить, как его зовут, но, не сумев сосредоточиться на мысли, потеряла ее. Она смотрела на него и думала о том, что это — хороший человек, что ей не надо его бояться, как боялась она того, другого… Кого?
