Он ощущал, что за его спиной собралось почти все население дома, запах дешевого одеколона заполнил кухню.
Анджела облизнула языком пересохшие губы. Он почувствовал невероятное желание, сила которого испугала его. Ему хотелось заключить ее в объятия, убрать остатки муки с ее розовых щек.
– Шотландец считал, что здесь О'Брайон не сможет меня найти.
Звук ее хриплого голоса подействовал на него возбуждающе, но он опять постарался подавить свои чувства. Похоть. Желание, вызванное похотью, а не основанное на любви. Он называл это любовью, но он не мог любить никого так, как он любил Сабрину. Эта любовь спасла его во время войны, и она не покидала его.
– Он убил миссис Оутс. – Анджела сжала обе руки. Они дрожали и молили о жалости, но Рэнсом не реагировал. – Он пришел за мной. Она пыталась помочь, и он убил ее. – Молодая женщина отвела взгляд от мужа и посмотрела на полынь, которая сушилась над плитой. – Я так и оставила ее, не похоронив.
– Она похоронена, – сказал Рэнсом.
С облегчением и благодарностью она взглянула на мужа.
– Нет никаких оснований злиться на нее. Она не виновата, что я привез ее сюда, в дом Большой Салли. Я думал, что этот О'Брайон не будет искать ее здесь. А Салли нужен был повар.
– Я ведь говорил вам, не вмешивайтесь в наши дела.
– Вы не можете рассчитывать, что я буду молчать, когда вы обвиняете эту женщину в том, что она находится тут.
– Я могу рассчитывать, что вы будете молчать, так как это касается только меня и моей жены.
– Все в порядке. – Анджела похлопала своего защитника по руке. – Наверное, действительно будет лучше, если вы и девицы оставите нас наедине.
Шотландец засомневался, потом кивнул.
– Ладно, я буду в зале, если понадоблюсь вам. – Еще раз взглянув на Рэнсома, Шотландец направился к двери. – Пойдемте, милые девушки, вам тут совершенно нечего делать.
Женский шепот затих, когда двери закрылись за ними.
– Сейлер погиб, – резким голосом сказал Рэнсом. – Обвинение в убийстве аннулировано.
Анджела посмотрела на него внимательно:
– А что произошло?
– Я не знаю никаких подробностей. Дядя Ричард прислал телеграмму. Кажется, лошадь сбросила или задавила Сейлера.
Где-то в дальних комнатах раздался бой часов, приглушенный закрытой кухонной дверью. И это был единственный звук в наступившей тишине.
– Скоро надо будет кормить девиц, – сказала Анджела и наклонилась к столу. – Я хочу приготовить пирог. – Она взяла в руки скалку, которой собиралась раскатывать тесто.
Взволнованный, Рэнсом ходил по кухне.
– Если Сейлер умер, О'Брайону нет никакого смысла преследовать тебя. Ты теперь в безопасности и можешь спокойно вернуться в Теннесси.
Деревяшка выпала у нее из рук и свалилась прямо на тесто. Рэнсом остановился возле ее стола.
– Я не признаю чужого ребенка.
Анджела подняла на него глаза, при этом вид у нее был невероятно растерянный.
– О чем ты говоришь?
– Ты разрешила этому Шотландцу прикасаться к тебе. Совершенно незнакомому мужчине. Или ты его тоже спасала во время войны?
Она сложила руки на животе, как будто ограждая ребенка от необоснованных обвинений.
– Ты думаешь, что я разрешила другому мужчине то, что разрешала тебе?
Он постарался не реагировать на отчаянное выражение в ее глазах.
– А как ты считаешь, что я мог думать? Я целые дни разыскивал тебя, а когда нашел, ты оказалась в публичном доме рядом с мужчиной, который ухаживает за тобой..
– Он спас мне жизнь.
– И этого достаточно, чтобы разрешить ему прикасаться к тебе?
Покатившись по столу, скалка с шумом упала на пол.
– Почему только Шотландец? – Ярость изменила звук ее хриплого голоса. – Не забудь Грансера. А как насчет Малачи? На сеновале. – Кроме ярости, в ее голосе звучало презрение. – Наверное, он и есть отец ребенка.
– Вы слишком далеко зашли, мадам.
– Нет, еще недостаточно далеко.
Он боялся услышать то, что она могла еще сказать, и заставил ее замолчать единственным способом, который у него был в этот момент.
– Ты совсем не такая, как твоя сестра.
Анджела отступила на шаг, как будто он ударил ее. А он продолжал произносить слова, которые навсегда могли разъединить их судьбы.
– Ты не такая благородная леди, как она, и никогда не будешь такой. Сабрина никогда бы не жила в публичном доме и никогда бы не изменила мне.
Анджела покачнулась, услышав эти слова, а чувство вины захлестнуло Рэнсома. Она не была виноватой в том, что он любил Сабрину. Он подыскивал слова, которые могли бы смягчить нанесенный удар, но она заговорила первой:
– Ты прав. – Плечи ее опустились. – Я совсем не такая, как Сабрина, и никогда не буду такой. Ты просто не должен был жениться на мне.
– Я считал, что сама Сабрина хотела бы, чтобы я заботился о тебе.
Это признание заставило ее поднять голову и гордо расправить плечи.
– Сабрина предпочла бы видеть меня в аду, чем замужем за тобой.
Убежденность, с которой она говорила, невероятно поразила Рэнсома.
– Нет, – возразил он. – У Сабрины было благородное сердце. Она бы хотела, чтобы я защитил тебя.
– Сабрину совершенно не интересовало мое благополучие.
– Неправда, вы ведь были сестрами.
– Нет, мы не были настоящими сестрами.
– Но доктор Степлтон был твоим отцом? – удивленно спросил он.
– Он удочерил меня. Мы с Сабриной не были родными по крови.
– Вы росли вместе. Все кругом считали вас сестрами.
– Она играла роль преданной сестры для того, чтобы окружающие не узнали правды.
– А зачем ей надо было, чтобы это оставалось тайной?
– Она боялась, что кто-нибудь узнает, что я не настоящая Степлтон.
– А какое это имело значение?
– Мой отец был наполовину индеец чероки.
Как он мог быть таким слепцом? Ее прямые темные волосы, смуглый цвет кожи, как будто сохранявшей загар в любое время года, выдающиеся скулы.
– Ты частично индианка. – Это был не вопрос, это было признание.
Но Анджела этого не услышала. Сабрина убедила ее, что ни один джентльмен-южанин не сможет ее принять.
– Все вокруг считали нас образцовыми сестрами, потому что у Сабрины страх перед отторжением обществом был сильнее, чем ее презрение к моему происхождению.
