– Я давно это знаю. – Рейчел ласково провела рукой по его щеке.
– Ты смысл моей жизни, дорогая. Бог свидетель, я буду обожать наших детей. Ты сможешь ездить, куда пожелаешь. Я не стану ограничивать твою свободу. Если захочешь рисковать – рискуй. Я буду советоваться с тобой по всем вопросам.
Рейчел просияла.
– Клянусь, что буду обожать тебя. И я никогда ничего не сделаю без твоего ведома.
Он обхватил ее лицо ладонями.
– Моя возлюбленная жена!
У Рейчел на ресницах блеснули слезы.
– Я постараюсь сделать тебя счастливым. Хочу, чтобы наши дети росли здесь, а не в Бостоне, где главное для человека – это его происхождение.
– Слава Богу! Я поселился бы в Бостоне ради тебя, но предпочту обустроить нашу жизнь здесь.
Рейчел счастливо рассмеялась:
– Мой милый северный дьявол, неужели я стала бы просить тебя жить где-то, кроме твоего любимого Запада? Только обещай мне каждый вечер возвращаться ко мне и к нашим детям.
– Обещаю.
Лукас постарался, чтобы их поцелуй был нежным, проведя языком по ее губам в знак того, что скрепляет их новый обет.
Рейчел тихо застонала и подалась к нему, прижимая ладони к его плечам. Его язык дразняще скользнул по ее губам, и она вздохнула.
– Не попробовать ли нам сегодня зачать ребенка, Лукас?
Он нахмурился:
– Разве мы не пробовали?
Она провела языком по его губам. В этот момент Рейчел была поистине обворожительна. Если бы Лукас мог дотянуться до небес, он достал бы для Рейчел луну.
– Можно попробовать еще раз, милая.
Лукас снова поцеловал ее, уже более настойчиво. Затем еще и еще.
Какое счастье сознавать, что они смогут ласкать друг друга и завтра, и послезавтра, и все оставшуюся жизнь.
Лукас застонал от охватившего его желания и стянул халат с ее плеч, чтобы покрыть их поцелуями.
Вода плескалась в ванне, грозя перехлестнуть через край.
Рейчел запрокинула голову и рассмеялась. Лукас тоже рассмеялся и снял с нее халат.
Рейчел так неистово ласкала его, что он едва не достиг оргазма.
Любовные игры весьма соблазнительны, но они должны зачать ребенка.
Лукас взял ее за бедра и заставил опуститься на колени, а сам сел, скрестив ноги и выплеснув на пол новую порцию воды.
Затем он поднял ее выше, подсунул руки ей под бедра и привлек к себе, заставив оседлать свои бедра. Ее ноги обвили его бедра, и вода взметнулась к самому потолку.
Рейчел застонала:
– Да, Лукас, пожалуйста!
Медленно, очень медленно Лукас вошел в нее.
Рейчел снова застонала, когда он стал ласкать ее жемчужину.
Рейчел выгнулась – впилась пальцами ему в плечи и со стоном взлетела на вершину блаженства.
Лукас последовал за ней, излив в ее лоно свое горячее семя. В этот момент мир вспыхнул и стал таким же золотым, как глаза любимой.
Сан-Франциско, канун Рождества 1873 года
За окнами дул сильный ветер, дождь барабанил в окна нового элегантного особняка. В просторной кухне собрались человек двенадцать. Пахло патокой и сахаром. На огромном столе стояли квадратные миски. Некоторые были наполнены вкуснейшей тянучкой, которая в ярком свете газовых ламп напоминала золотую канитель.
Лоусон и Брейден надели на себя когда-то белоснежные фартуки, на которых теперь были многочисленные следы муки, масла и патоки. Лоусон стоял у плиты, внимательно следя за кипящей на огне тянучкой, которую он все время помешивал. Брейден то и дело приносил новые блюда.
Ти-Эл Грейнджер – отец Лукаса – и Порция Таунсенд – племянница Виолы Донован – строили пряничный домик на небольшом столике рядом с дверью в буфетную. Ти-Эл Грейнджер приехал еще днем, нагруженный подарками в пестрых обертках.
Сначала он робел, но вскоре освоился. Он и его сын Лукас обменивались взглядами, полными подлинного понимания и приязни, молчаливо радуясь тому, что Порция, эта прелестная юная девушка, выглядит не такой печальной.
Порция с искренней улыбкой осваивала незнакомую ей работу. Два месяца назад она неожиданно приехала из Нью-Йорка. Такая же светловолосая и голубоглазая, как Виола, она со временем должна была стать красавицей, способной покорить любого мужчину. Сейчас ее лицо было разукрашено полосками красной, зеленой и синей глазури.
В центре внимания были мать и сестра Рейчел.
Матушка растягивала ириски со своим лос-анджелесским владельцем ранчо, а ее адвокат из Сан-Франциско заплетал тянучку в матушкины инициалы. Рейчел не могла угадать, который из джентльменов имеет преимущество в этой борьбе за расположение ее матушки.
Мерси привлекала внимание троих мужчин из «Донована и сыновей». Один растягивал с ней тянучки, второй бросился искать сливочное масло, чтобы помазать маленький ожог на ее пальчике, а третий растягивал ириски, используя большой крюк в стене и картинно демонстрируя при этом свою силу. Он налегал на сладкие ленты, чтобы выгодно напрягать мышцы рук и плеч.
Зазвенел дверной колокольчик, и Брейден пошел открывать дверь.
Рейчел и Лукас. Они стояли в дверях столовой, что давало им возможность обмениваться негромкими замечаниями.
– Миллер всегда так открыто собой гордится?
– Если послушать Ивенса – нет.
Лукас бережно переложил их новорожденного сына на другую руку и привлек к себе Рейчел. Его аквамариновые глаза сияли радостью. Он так бережно относился к ней во время ее беременности. Даже отыскал для нее Общество любителей классической литературы, в котором она смогла продолжить свои занятия.
– Может, он скоро перестанет.
Уильям Донован весело рассмеялся. Его шестинедельный сынишка крепко спал у него на руках.
– Боюсь, что нет. По правде говоря, ваша сестра завоевала сердца многих служащих «Донована и сыновей».
– Точно так же, как и ее старшая сестра, – самодовольно заметил Лукас.
Рейчел еще теснее прижалась к нему и посмотрела на часы, прикидывая, сколько времени должно пройти, прежде чем они смогут вместе подняться наверх.
Входная дверь громко хлопнула, и Брейден тепло приветствовал пришедших.
В дверях появились Малыш и Лоуэлл. Малыш был, как всегда, немногословен, но улыбка зажглась в глубине его глаз при виде его крестника – сына Лукаса.
Волосы Лоуэлла были еще чуть влажными, лицо обветрилось от непогоды. Прядь темных волос упала ему на лоб, сделав еще заметнее ясные серо-голубые глаза. Он явился прямо после доставки груза к северным золотым копям, зашел домой только помыться. Это было видно по его одежде: его поджарая фигура была облачена в чистый, но отнюдь не элегантный костюм, какой и полагается носить молодому человеку вне города.
