Неужели я загипнотизирована, увлечена пороком, потому что во мне его нет? Или самый страшный порок скрывается именно во мне?
Мой психоанализ закончился, когда Алленди поцеловал меня: я почувствовала зарождение личных отношений. Его поцелуй доставил мне огромное удовольствие, а часом позже я уже находилась в объятиях Генри. Он спит сейчас в моем кабинете, а я сижу рядом и описываю поцелуй Алленди. Мне нравится, что он такой большой, мне нравятся его губы, его рука на моей шее. Генри ждал меня на вокзале. Я знаю, что люблю его, а с Алленди просто кокетничаю, это приятная игра, в которую я учусь играть.
Алленди говорит, что, если бы я принесла Хьюго несколько потрясений, например, рассказав о своем желании к Джону, мне удалось бы расшевелить его, но я предпочитаю передать Хьюго в руки Алленди. Я не могу растормаживать мужа с помощью боли — мне не удастся, просто не хватит сил. Честно говоря, я боюсь исследовать глубины Хьюго: вдруг обнаружится лишь бесконечно глубокое чувство ко мне и больше ничего? А сколько в нем ума, воображения, чувственности? Сможет ли он когда-нибудь стать живее, или мне так и придется кочевать от одного мужчины к другому? Я начала испытывать страх. Куда я иду?
Я вижу все недостатки Алленди: он подвержен условностям, он очевидно консервативен, слишком легковесен, а я люблю мужчин трагических и прямолинейных, как Генри любит романтичных женщин.
Сегодня Алленди не хотел признавать, что я здорова. Он хочет, чтобы я нуждалась в нем. Его психоанализ уже не так хорош: в нем появилось личное отношение. Боже, как этот человек, знающий обо мне так много плохого, мог увлечься собственным созданием — мною?
Генри прочитал дневник Хьюго и сказал, что это дневник калеки. Он считает, что, когда выходила за него замуж, я тоже была ущербной.
В ответ я принесла ему свой дневник того периода и прочла ему. Он был и поражен, и обрадован, захотел прочесть его еще и еще раз, прочесть роман, который я написала в двадцать один год.
Хьюго отправился в деловую поездку, и мы с Генри жили в Лувесьенне пять дней, не уезжая в Париж, а только работали, читали, гуляли. Однажды я позвала Эдуардо. Они с Генри обсуждали астрологию, но это была борьба, противоборство. Генри заявил Эдуардо, что тот — мертвая, неподвижная звезда, а вот сам он — планета и находится в постоянном движении, развитии. Эдуардо сохранял спокойствие; на его стороне — холодность, ловкость и обходительность. Генри смутился и растерялся. Эдуардо сразу же почувствовал превосходство. Генри был по-немецки нетороплив, он иногда улыбался мне и наклонялся в мою сторону.
Я была рада, что Генри жил со мной в Лувесьенне — такой теплый, мягкий, родной. Он чистый и беспомощный человек. Мы сидели в саду. Он сказал, что хотел бы, чтобы его здесь похоронили, тогда он превратится в медведя и станет заходить в окно моей спальни всякий раз, когда я буду с кем-нибудь заниматься любовью. Убаюканный моей нежностью, он становится похож на ребенка. Я никогда не видела его таким ранимым, хрупким. Генри разгоряченный, возбужденный, воинственный, чувственный, импульсивный, Генри, чья животная сила подчиняет себе женщин, и Генри спокойный, трезвый, читающий женщине отрывки из книг, говорящий с ней почти с религиозным благоговением, внимательный и спокойный — как будто два разных человека. Удивительное превращение. Он может часами сидеть в саду, как нежный Эдуардо лет пятнадцать назад, а через час неистово целовать меня, бормоча непристойности.
Но когда возвращается Хьюго, во мне пробуждается невероятная нежность. Я хочу подарить ему наслаждение и заставляю себя искренне отвечать на его страсть. Помню, как однажды вечером мы с Генри лежали на диване в моем кабинете, и на гитаре Хьюго вдруг зазвучала струна. Звук был низким, как его голос. Это испугало меня, как предощущение конца, которого я не хотела.
В понедельник я пришла к Алленди, но от психоанализа отказалась. Я сказала, что не могу быть искренней. Мы сели и начали разговаривать. Он чувствовал мою враждебность. Войдя, я уклонилась от его поцелуя. Я слишком остро чувствовала, что Алленди постепенно разрушает мои отношения с Генри; в них появились трещины. Меня раздражает влияние Алленди на меня, его превосходство. Он так умно и ловко отвечал на все мои вопросы. Внезапно мне снова захотелось подчиняться ему. Я сказала, что готова к психоанализу, что больше не стану лгать и что преувеличила опасность полета с Генри только для того, чтобы проверить, насколько он обо мне беспокоится. Странные голубые глаза Алленди очаровали меня. Я встала и прошлась по комнате, закинув руки за голову. Он протянул ко мне руки.
У него такое же большое тело, как у Джона. Он так крепко обнимает меня, что я едва могу дышать. Поцелуи его не так сладострастны, как поцелуи Генри, мы не совпадаем. Но я остаюсь в его объятиях. Алленди говорит:
— Я научу вас играть, научу не воспринимать любовь так серьезно, даже трагически, и не платить за нее огромную цену. Вы все слишком драматизируете и усложняете. Нам будет хорошо! Я так хочу вас!
Какие отвратительные рассуждения! Я его ненавижу! Он говорит, а я наклоняю голову и улыбаюсь. Алленди старается меня расшевелить, он хочет узнать, о чем я думаю. Мне хочется плакать. Я стремилась именно к таким отношениям, и вот теперь добилась своего. Алленди уравновешенный и сильный человек, но я его разочаровала. Я хотела бы, чтобы он полюбил меня, а потом я предала бы его. Алленди все понимает.
— Вам это кажется скучным? — спрашивает он.
Меня восхищает и очаровывает его тело. Сам он мне непонятен.
Эдуардо, которому я все рассказала, рад моим шагам навстречу Алленди. Но они оба ненавидят Генри.
И все-таки сегодня вечером я очень хочу Генри, мою любовь, моего мужа, которого я собираюсь вскоре предать. Я знаю, что почувствую при этом ту же горечь, что с Хьюго. Мне так хочется любить самоотреченно, быть верной. Мне нравится наш роман с Генри, но какая-то дьявольская сила отталкивает меня от него.
Алленди очень помог Хьюго, вселил в него невероятную силу. Кажется, Хьюго начинает любить его, в нем ведь есть некоторая гомосексуальность.
Алленди сейчас, как дьявол или Господь Бог, управляет жизнями всех нас. Вчера вечером, когда мы с Хьюго разговаривали, я почувствовала, как искусно влияет на него Алленди. Я громко рассмеялась, когда Хьюго заметил, что, по словам Алленди, мне необходимо, чтобы надо мной доминировали. Хьюго прокомментировал эти слова:
— Да, но это легко. Анаис гибка и податлива.
Алленди, наверное, улыбнулся в ответ. Потом Хьюго приходит домой и бросается на меня с новой страстью, и мне это нравится. О, мне это очень нравится! Мне кажется, что меня осчастливили трое мужчин, все они так прекрасны, что я с легкостью могу любить их одновременно.
Моя разборчивость не дает мне спокойно наслаждаться. Жаль, что Алленди не слишком настойчив. Он подчиняется женщинам. Ему нравились мои агрессивность и активность во время сексуальных игр. Первый сексуальный опыт самого Алленди был пассивным: ему было шестнадцать, и с ним занималась любовью женщина гораздо старше его.
