Лесана сжала кулаки и яростно заговорила:
– Я от упыря отбилась! А когда Донатос… ночью… ничего не смогла! Будто подрубили меня под корень. Я от ужаса сомлела. Он бил меня, а я только корчилась!
И тут из ее глаз потоком хлынули слезы. Они заливали щеки, капали с подбородка, а девушка продолжала кричать срывающимся голосом:
– Он меня по всей комнате швырял, я даже пнуть в ответ не сумела! У меня сердце от страха чуть не лопнуло! Какой я ратник? Какая Осененная? Я – дура жалкая!
Бабка подошла, схватила выученицу за плечи и прижала к себе. От старухи пахло старостью и прелью, а еще дымом и камнем, средь которых она жила.
– Плачь, плачь, хорошая моя, плачь…
И Лесана тряслась, упав на колени, рыдая в ветхий кожух бабки, захлебываясь и давясь.
Сколько выплескивались из нее страх, гнев и обида, девушка не знала. Наверное, долго, потому что старуха кое-как отвела ее обратно на скамью, уложила, и послушница стонала, уронив ей на колени заплаканное лицо. Наконец слезы иссякли.
– А теперь меня послушай, я хоть дура старая, но из ума пока не выжила, иной раз и просветления бывают, – сказала Нурлиса. – Так вот, девонька, мало кто против колдуна этого выстоять может. Наставника твоего хоть взять. Знаешь, что Клесх и Донатос – враги лютые? Нет? То-то. Было дело, сцепились они, и колдун твоего креффа побил. Молод тот еще был да глуп. Только с той поры лет немало прошло, Клесх заматерел, и, случись у них ристалище, как бы не поубивали друг друга.
– А за что бились? – Лесана даже на время забыла про свое горе, потому как и представить не могла, с чего два самых невозмутимых мужика Цитадели могли друг на друга ринуться.
– За правду. За что же еще? – удивилась бабка. – Но не те ты вопросы задаешь. Главное тебе уяснить надо: Донатос верх одержал не потому, что сильнее или вой отменный, а потому что всегда знает, кого куда ударить. Поняла?
– Поняла.
– Он и тебя знал, куда бить. Потому и совладал. А теперь страху нагнал, чтобы ты отбиться не могла. Я тебе так скажу. Он не дурак и больше не сунется. Нужна ты ему больно. Но сама на рожон не лезь. Не вздумай месть ему чинить, покуда в разум и силу не войдешь.
Нурлиса пристально следила за послушницей и гадала, что же та совершила, если равнодушный крефф на такую подлость пошел.
– Признавайся, чем зацепила его? – не выдержала наконец бабка.
Лесана некоторое время молчала, не решаясь признаться, а потом все же сказала тихо:
– Напала я на него. Перед выучеником и другим креффом. И душу всю обещала вытрясти…
Лишь сказав это вслух, она с особенной остротой поняла, какую дурость совершила.
Старуха в ответ покачала головой.
– Точно как наставник твой – дурная да бешеная… Раз не хочешь к Нэду за справедливостью идти, значит, прятаться тебе надо теперь от Донатоса по всем щелям. Хоть как крыса ходы себе в камне прогрызай, но обходи его десятой стороной, покуда Клесх не возвратится.
– Ты же сказала, он более не придет, – напомнила девушка.
– Я сказала – не сунется, – строго напомнила Нурлиса. – Бесчестить тебя уж точно не станет. Но в мертвецких, или где еще, ты с ним всяко будешь сталкиваться. И уж гляди, не вызвери сызнова.
– Да я от одного вида его цепенею, – горько прошептала послушница. – И где мне от него прятаться…
Бабка усмехнулась:
– Мало ли места в Цитадели? Ходов тут множество. Это вы все, как скотина на водопой, по одному пути топчетесь. А знаешь ли ты, что давным-давно крепость тут была порубежная? Здесь каких только закоулков нет. Вот по ним и хоронись. А хочешь, в мыльне у меня отсиживайся.
Лесана представила себе, как она – выученик ратоборца – прибегает после занятий в подземелье к Нурлисе, чтобы сидеть там до утра. От этой мысли стало и тошно, и гадко. Нашла заступницу – старуху дряхлую! Под подол к ней залезть собралась, лишь бы не обидели.
– Нет. Сама справлюсь.
Карга внимательно посмотрела на нее, щуря воспаленные глаза, и кивнула:
– Ты справишься.
После этого они долго сидели молча, пока Лесана, которой впервые за последние дни стало легче на душе, не спросила:
– А отчего Клесх и Донатос враждуют?
Нурлиса хихикнула:
– Любопытная ты девка… Ладно, расскажу. Донатос Клесха на семнадцать лет старше. И он был тем креффом, который мальца привез в Цитадель. Ему тогда всего одиннадцать сравнялось. Дикий, как лесной кот, а уж грязны-ы-ый… Звереныш зверенышем. Колдун его связанным вез, говорил, тот несколько раз пытался стянуть у него нож. Я тебе так скажу – ничего удивительного в том не было. Подобрал его Донатос где-то у Злого моря в рыбацкой лачуге. Парень первый раз помылся в Цитадели. И хлеба с мясом здесь же первый раз поел. Я его, звереныша, в мыльню кашей заманивала. Кашу любил – страсть…
Лесана смотрела, как глаза бабки туманятся от воспоминаний, и думала о том, сколько креффов и просто выучеников выпестовала старая наравне с наставниками. Сколькие еще сиживали в этой каморке? Скольких приводила она сюда за утешением? И казалась ей Нурлиса едва ли не духом самой Цитадели…
– Так вот, отмыла кое-как. Пока патлы стригли, его двое выучей взрослых держали, и то я едва с куском кожи ему волосы не отмахнула – так орал и вертелся. Донатос тогда сразу сказал: мол, парня надо бить, раз такой дураковатый. Нэд бить не велел, за ухо к себе отвел. Уж о чем они там говорили, не знаю. Но Клесх после этого спокойнее стал. Видать, Глава объяснил ему, что за стенами Цитадели каши нет, а вот Ходящих – видимо-невидимо. Но все равно с парнем время от времени припадки случались. То на одного кинется, то на другого. Он здесь самый молодший был. Кто поумнее, с ним не связывались, чего с полудикого взять? А иные, наоборот, любили подначить да растравить. А Нэд не знал, куда его деть. Учиться он со всеми учился, но дите же полудикое, к порядку не приученное – то заснет посередь урока, то сбежит. Ловили его, пороли. По-всякому снимали стружку. Да вот беда – он рано в силу вошел. Дар в нем проснулся поперед ума. Однажды в драке едва не убил послушника колдунов. Чего уж они там не поделили, может, Майрико…
– Майрико? – Глаза девушки распахнулись, и она подалась вперед.
Нурлиса про себя усмехнулась. А разве скажешь, что вчера еще девка бревном лежала, ни на что внимания не обращая?
– Майрико, – кивнула она. – Клесх вокруг нее лисом ходил; не гляди, что девка на три года старше, зато красоты диковинной. Сколько он шишек за это насобирал… Она хороша была, не то, что ныне – оглобля страшная. Ее бы многие парни на сеновал затащить рады были, когда она в пору вошла. Дак чего я говорила-то?.. А, ну вот, Дар в Клесхе рано проснулся. А совладать он с ним не умел. Креффом у него был, по-моему, Мораг. Ты его не знаешь, он погиб лет восемь назад. Так вот. Мораг с ним намучился. Как сейчас помню – придет сюда, сядет у печки, глаза закроет и говорит мне: «Удавлю стервеца, как есть удавлю, всю душу вымотал». Вроде и сила в парне немалая, a управлять он ею не может. Плещет она из него, как помои из поганого ведра – всех замарает, кто рядом ни есть.
