Все-таки не здесь, не в Бельгии.
Потому что здесь они пока что ведут себя тихо. Но и здесь между ними то и дело вспыхивают конфликты, верующие перестают верить, умеренные становятся экстремистами, правительства в их странах губят больше народу, чем оппозиция, и так далее. Юдит много рассказывала мне об этом, с подробностями, но я, конечно, все перепутал.
Конечно.
Прошло три дня после ночи с пластиковыми мешками, и в дверь позвонила Юдит. И немедленно все поняла по моему лицу. Как и в первый раз. Я не мог поднять на нее глаза.
— Ты меня впустишь? — спросила.
На ней был кожаный костюм с пятьюдесятью серебряными пуговицами, словно она приехала на мотоцикле. И полотняный чемодан с надписью «Сабена». Чемодан был чем-то набит, и мне показалось, я ничего не мог с собой поделать, что там мясо, куски человеческой плоти, и это она тоже поняла. Она пахла мускусом, я почуял запах, когда она целовала меня в щеку, я знаю, это мускус, потому что похоже на запах норок минеера Кантилльона. И я знаю, почему он называется «мускус», мне рассказал Рене, слово пришло из персидского, «муска» значит «яичко». Но я не сказал ей этого. Я взял ее за локоть, обтянутый хрустящей кожей, чтобы убедиться в том, что она мне не привиделась. На другой стороне улицы, возле «ауди», стоял маленький магометанин, мальчик или карлик. Он увидел меня и поднял большой палец вверх.
— Хорошо, минеер, хорошо, прекрасно, — крикнул. Я понял: это карлик.
— Он привез меня сюда, — Юдит сказала. — Дай ему сотню.
— По-моему, это ни к чему, — ответил и прогнал карлика. Продолжая повторять «очень хорошо» и оглядываясь, он сел в «ауди». И уехал, помахал мне смуглой рукой.
— Ты совсем не рад меня видеть, — сказала.
Я сказал:
— Конечно, и: — Я рад, и: — Я тебя не ждал, и: — Входи.
Очень давно, когда я разбился, упав с тандема, доктор в больнице сделал фото моей головы, там голова выглядит так, как будто она без черепа, удивительное изобретение. Иногда, когда мне начинают объяснять, где я нахожусь и что мир делается хуже, и глупее, и мерзостнее, и становится более жестоким, мне хочется остановить этого человека и рассказать ему о чудесах науки.
Юдит открыла свой чемоданчик и достала из него белую шелковую рубашку и два шелковых шарфа, серый и кремовый. Поставила меня перед зеркалом и велела закрыть глаза. Она накинула шарф мне на шею, и я почувствовал прохладу гладкой ткани, потом надела на меня шляпу.
— Открой глаза, — приказала, и элегантный плут в бежевой мягкой шляпе, герой-любовник из старого фильма глянул мне в глаза.
— Спасибо. Ты обо мне думала.
— Постоянно.
— Так сказать, всегда и везде.
— Почему бы и нет? Ты мне не веришь?
— Не до конца.
Она сняла шляпу с моей головы и бросила ее на другой конец комнаты.
— Я ошиблась. Мне показалось, она тебе пойдет.
Тем же небрежным движением она скинула черную кожаную куртку с серебряными колечками, пуговками и шнурами. Осталась в черной майке с японскими иероглифами. Или корейскими. Расстегнула пряжку с медной головой индейца, и черный ремень упал к ее ногам. Помедлила, решая, снимать ли и брюки. Не стала.
— Здесь что-то изменилось, — сказала. — И пахнет по-другому. К тебе приходили женщины?
— Одна женщина.
Я объяснил ей про Анжелу, зачем она ко мне приходит и сколько раз в неделю. Юдит стала спрашивать, красива ли Анжела, блондинка ли она, доволен ли я ею, достаточно ли плачу и даже — красивее ли она, чем Анжела, а если да, то чем.
На последний вопрос я не смог ответить, почему одно красиво, а другое — нет? Разве дело не в том, как договорятся? И не ученые ли мужи объясняют нам, что красиво, а что нет? А если они поменяют свое мнение? Я не знал, что ответить.
Юдит задрала майку до шеи. Взялась пальцами за свои темные соски:
— Они красивы или нет?
— Очень, — сказал я немедленно.
— Красивее, чем у Анжелы?
— Гораздо.
— То, что я хотела услышать, — сказала, и опустила майку.
Око за око, зуб за зуб, подумал я. Расстегнул ширинку и вытащил его.
— Красивый, — сказала она. — Красивый.
— Красивей чем у него?
— У кого?
— У твоего магометанина на красной машине.
— Надо получше рассмотреть. На первый взгляд… — Она опустилась перед ним на колени, осторожно потянула его, внимательно и серьезно осмотрела, обернула краем моей рубашки, засунула назад и застегнула ширинку. Умело, лучше, чем я сделал бы это сам. Поднялась и сказала: — Ты победил, по очкам.
Потом сказала, что бар «Tricky», унаследованный ею от Камиллы, оказался с червоточинкой.
Но я слишком сильно возбудился и перестал ее понимать.
Потому что он у меня было красивее, чем у того, другого. Из благодарности я хотел поцеловать ее в шею, но она меня оттолкнула.
— Здесь что-то случилось, — сказала она. — Что-то, не имеющее отношения к женщинам.
Я нежно укусил ее в шею.
— Сюда заходил Дракула, знаменитый вампир, с острыми, как у Карамель, клыками. Ты почуяла запах крови его жертв.
Она потянула носом.
— Дерьмом пахнет, — сказала. Оттолкнула меня.
— Это помойка магометан воняет, тех, что рядом живут.
Нехорошо валить вину на соседей, но меня трясло от волнения, и не хотелось вспоминать ни об объекте казни, ни о запахе кишок и газов преступника, приставшем ко мне, его палачу.
Я взял одеколон из кухни и обрызгал комнату.
— Теперь еще хуже, — прокомментировала Юдит.
Морщинки у нее на лбу и в углах рта были темными, словно нарисованными. Я не знал, что еще сказать.
— Отлично, — сказал. И спросил, не мог не спросить о ее магометанине, и она сказала, у него новая машина, серебристый «корвет», который в пять секунд набирает скорость сто километров, а с проколотой шиной можно проехать триста пятьдесят километров, не нужно брать запаску и остается больше места для багажа.
Ее еще нет в продаже.
В Бельгии нет.
Откуда взялись деньги? На эту машину.
От нотариуса.
Нотариуса Альбрехта?
Да. Это задаток, часть суммы, которую ей заплатят за бар «Tricky».
Сколько получила Юдит Латифа от нотариуса Альбрехта?
Я не считал. Это… это были ее деньги.
Хотя бы примерно.
