– Прошу прощения, сэр. По-моему, сюда идут.
– Так поразмыслите над тем, что я сказал. Кто идет сюда?
– Сэр Уоткин и миссис Траверс, сэр. По-моему, они хотят нанести вам визит.
– А я-то мечтал, что меня долго не будут тревожить. Но все равно, пусть войдут. У нас, Вустеров, для всех открыта дверь.
Но когда дверь отперли, вошла только моя тетушка. Она направилась к своему любимому креслу и всей тяжестью плюхнулась в него. Вид у нее был мрачный, ничто не пробуждало надежды, что она принесла благую весть, что-де папаша Бассет, вняв доводам разума, решил отпустить меня на волю. Но, черт меня подери, именно эту благую весть она и принесла.
– Ну что же, Берти, – сказала она, немного погрустив в молчании, – можешь складывать свой чемодан.
– Что? – Он дал задний ход.
– Как, задний ход?
– Да. Снимает обвинение.
– Вы хотите сказать, меня не упекут в кутузку?
– Не упекут.
– И я, как принято говорить, свободен как ветер?
– Свободен.
Возликовав в сердце своем, я так увлекся отбиванием чечетки, что прошло немало времени, пока я наконец заметил: а ведь кровная родственница не рукоплещет моему искусству. Сидит все такая же мрачная. Я не без укора посмотрел на нее. – Вид у вас не слишком довольный.
– Ах, я просто счастлива.
– Не обнаруживаю симптомов означенного состояния, – сказал я обиженно. – Племяннику даровали помилование у самого подножья эшафота, можно было бы попрыгать и поплясать с ним.
Тяжелый вздох вырвался из самых глубин ее существа.
– Все не так просто. Берти, тут есть закавыка. Старый хрен выставил условие.
– Какое же?
– Я должна уступить ему Анатоля.
На меня напал столбняк.
– То есть как – уступить Анатоля?
– Да, милый племянник, такова цена твоей свободы. Негодяй обещает не выдвигать против тебя обвинение, если я соглашусь уступить Анатоля. Старый шантажист, гореть ему синим пламенем прямо здесь, на земле!
Какое страдание было в ее лице! А ведь совсем недавно я слышал от нее похвальное слово шантажу, просто дифирамбы, хотя истинное удовольствие от шантажа получает лишь тот, кто правильно выбрал роль. Оказавшись в роли жертвы, эта женщина страдала.
Мне и самому было тошно. Рассказывая эту историю, я не упускал случая выразить свое восхищение всякий раз, как речь заходила об Анатоле, этом несравненном кудеснике, и вы, несомненно, помните, что, узнав от тетки о подлой попытке сэра Уоткина Бассета переманить его к себе во время визита в "Бринкли-Корт", я был потрясен до глубины души.
Конечно, тем, кто не едал вдохновенных творений этого великого маэстро, трудно вообразить, какую огромную роль в общем ходе событий играют его жаркие и супы. Могу сказать только одно: если вы хоть раз вкусили одно из его блюд, вам открывается истина: жизнь лишится смысла и поэзии, если у вас отнимут надежду вкушать его изыски и дальше. Мысль, что тетя Далия готова пожертвовать этим восьмым чудом света всего лишь ради того, чтобы спасти племянника от кутузки, поразила меня в самое сердце.
Не помню, чтобы я когда-то в своей жизни был так глубоко растроган. На глаза навернулись слезы. Она напомнила мне Сидни Картона.
– И вы всерьез решили отказаться от Анатоля ради моего спасения? – прошептал я.
– Конечно.
– Никогда! Я и слышать об этом не хочу.
– Но ты не можешь сесть в тюрьму.
– С удовольствием сяду, если этот виртуоз, этот волшебник останется по-прежнему у вас. Не вздумайте согласиться на наглые посягательства хрыча Бассета.
– Берти! Ты это серьезно?
– Более чем серьезно. Что такое тридцать дней усиленного тюремного режима? Сущий пустяк. Они пролетят как одна минута. Пусть Бассет лопнет от злости. А когда я отсижу свой срок, – продолжал я мечтательно, – и снова окажусь на свободе, пусть Анатоль покажет, на что он способен. За месяц на хлебе и воде или на баланде – чем там кормят в этих заведениях – я нагуляю зверский аппетит. В тот день, когда меня выпустят, я хочу, чтоб меня ожидал обед, о котором будут слагать песни и легенды.
– Он будет тебя ждать, клянусь.
– Можем прямо сейчас составить предварительное меню.
– Конечно, зачем терять время. Начнем с черной икры? Или с дыни канталупы?
– Не "или", а "и". Потом суп.
– Суп или бульон?
– Бульон, прозрачный крепкий бульон.
– Ты не забыл суп-пюре из крошечных кабачков?
– Ни на миг. А что вы скажете относительно консоме из помидоров?
– Может быть, ты прав.
– Думаю, что прав. Просто уверен.
– Пожалуй, стоит предоставить составление меню тебе.
– Это самое мудрое.
Я взял карандаш и лист бумаги и через каких-нибудь десять минут был готов огласить результаты.
– Вот меню обеда, как я его себе представляю, не считая дополнений, которые мне придут в голову во время пребывания в камере. И я прочел:
"LE ОБЕД
Икра черная свежая
Дыня канталупа
Консоме из помидоров
Сильфиды под раковым соусом
Мечта гурмана из цыплят "Маленький герцог"
Молодая спаржа с соусом сабайон а-ля Мистингет
Паштет из гусиных печенок, вымоченных в шампанском "Альпийские жемчужины"
Зобные железы двухнедельных телят, запеченные в тесте по-тулузски
Салат из цикория и сельдерея
Сливовый пудинг
"Вечерняя звезда"
"Белые бенедиктинцы"
Пломбир "Нерон"
Les пирожные, торты, желе, муссы, бланманже, петиту, булочки, пышки "Дьяволята"
Фрукты"
– Ну как, тетя Далия, ничего не упустил?
– Если и упустил, то не слишком много.
– В таком случае позовем этого негодяя и объявим, что плевать мы на него хотели! Эй, Бассет! – закричал я.
– Бассет! – подхватила тетя Далия.
– Бассет! – рявкнул я так, что стекла задрожали. Стекла продолжали дрожать, когда в комнату влетел недовольный Бассет.
– Какого дьявола вы тут разорались?
– А, пожаловали наконец.
Я без преамбулы перешел к сути:
– Бассет, мы на вас плюем.
Старик был явно обескуражен. Вопросительно поглядел на тетю Далию. Видно, подумал, что Бертрам Вустер изъясняется загадками.