— Не расстраивайтесь, Анатолий Сергеевич, пиджак вам вернут на выходе, — усмехнулся Калиостро. Ярослав был, как и положено по уставу, в преображенском мундире, Катюша прямо-таки радовала глаз в дорожном платье екатерининской эпохи, и только Иванов почему-то остался в своем костюме
— Но с какой стати? — продолжал возмущаться Рябушкин. — В прошлый раз ведь ничего подобного не было!
— В прошлый раз вы были следователем прокуратуры, а ныне ваш статус повышен до чиновника Тайной розыскных дел канцелярии, занятого расследованием убийства его императорского величества, — пояснил Кравчинский. — Меня только удивляет, почему у нас фон Дорн без мундира.
— Вероятно, для оракула он уже не фон Дорн и не Доренко, а просто Иванов, — предположил Ярослав. — Тех двоих он окончательно вычеркнул из своей памяти.
Иванов, между прочим, выступал в непривычной для себя роли кучера и, возможно поэтому, столь нервно реагировал на окружающую действительность. Все-таки, что там ни говори, а управление четверкой лошадей не слишком привычное занятие для человека двадцать первого века. Тем не менее бывший фон Дорн с задачей справился и благополучно доставил пассажиров кареты к крыльцу дворца графа Глинского. Граф был дома, хотя и сильно навеселе. Здесь же была и императрица, встревоженная слухами из столицы. Кажется, внезапная кончина императора возбудила излишние страсти в народе. Поползли слухи один нелепее другого. Ну, в частности о том, что к смерти царя причастны люди из окружения его супруги. А тут еще прибывший граф Калиостро подлил масла в огонь, заявив, что где-то в оренбургских степях зашевелились казаки под водительством Емельки Пугачева. И этот локальный бунт имеет тенденцию к перерастанию в полномасштабное восстание с весьма неприятными для властвующих в стране особ последствиями.
Государыня была настолько любезна, что пригласила гостей к столу. Прибывшие чиниться не стали и с благодарностью приняли монаршую милость. Калиостро начал по своему обыкновению пересказывать петербургские сплетни двухвековой давности, нервируя и без того обеспокоенную восстанием Пугачева императрицу. Граф Глинский слушал заезжего мага и чародея с большим вниманием, а когда тот весьма прозрачно намекнул, что ситуация требует действий неординарных, мрачно кивнул и, повернувшись к императрице, сказал:
— Я вас предупреждал, государыня, что без Его помощи нам не обойтись.
Императрица подавленно молчала, судя по всему, ей не хотелось прибегать к помощи сомнительных во всех отношениях сил. Граф Калиостро выразился в том смысле, что государыне вовсе не обязательно взваливать тяжесть переговоров с Ним на свои хрупкие плечи, здесь присутствуют лица, готовые взять ответственность на себя. После чего без всяких церемоний указал на графа Глинского и полковника Друбича.
— Перстень при вас, Ярослав? — спросил «призрак».
Детектив достал драгоценную вещицу из кармана и показал ее алхимику. Ярослав, конечно, понимал, зачем Аполлон завел разговор о Пугачеве. Надо было расшевелить сумасшедшего графа, хоть и находившегося в порочащей связи с существами астрального мира, но все-таки испытывавшего некоторые опасения по поводу высочайшего неодобрения своих темных делишек. И в принципе, он был прав: если уж тебя подталкивают к ссоре с силами небесными, то хотелось бы иметь хоть какие-то гарантии от владык земных. Однако ее величество давать гарантии Глинскому как раз не спешила, опасаясь, видимо, за собственную душу. Последним аргументом Калиостро стала княжна Тараканова, мнимая наследница русского престола, с которой он якобы имел удовольствие встречаться в Риме. Аполлон выразил глубочайшее сомнение в том, что графу Алексею Орлову удастся справиться с самозванкой. В данном случае поэт совершенно сознательно грешил против истины, поскольку даже плохо знающему историю Ярославу было отлично известно, что Орлов свою миссию выполнил с блеском. Но императрица была пока еще не в курсе этой исторической драмы, а потому испытала настоящий шок.
— Хорошо, Николай, — проговорила она глухо. — Я не возражаю.
Решение было принято явно вопреки ходу исторических событий, но Аполлона Кравчинского это обстоятельство нисколько не смущало:
— Это же театр, Ярослав. Искусство, которое не должно безропотно следовать за правдой жизни.
— Но ведь в той реальности Друбич убил Глинского и убил, скорее всего, по приказу императрицы, — возразил детектив.
— А почему ты решил, что та реальность вообще существовала, — пожал плечами Кравчинский. — Ведь мы имеем дело с компьютером и не можем знать, каким образом вся эта история попала в его мозги. Может, это просто сплетня, возможно, просто легенда. Не исключено, что это интерпретация действительных событий, сделанная сумасшедшим графом Глинским. Но в любом случае по меньшей мере часть этих событий, если они вообще имели место, происходила не здесь, а в Санкт-Петербурге. У тебя есть уникальная возможность, Ярослав, побывать в шкуре давно умершего человека и насладиться духом восемнадцатого века. Ну, ни пуха тебе, ни пера.
Ярослав хотел было уже послать Кравчинского к черту, но вовремя сообразил, что к черту предстоит пойти как раз ему, а точнее, полковнику Друбичу, в недобрый для себя час связавшемуся с этим сумасшедшим графом Глинским. Правда, у Друбича было оправдание — он действительно любил Катюшу и ради нее был готов на все.
Широкая спина Глинского маячила впереди, и Друбич боялся потерять ее в полумраке и заблудиться в бесчисленных переходах подземного царства, где оборудовал свое логово проклятый чернокнижник. Если бы Друбич знал, что причиной внимания к нему графа еще там, в Петербурге, было кольцо, доставшееся от предков, он предпочел бы держаться от Глинских подальше. Но граф поначалу был так любезен, а Катюша так мила… Глинский жил в Санкт-Петербурге на широкую ногу. Истинный вельможа. Он был обласкан умершей императрицей и сумел угодить императрице будущей, тогда еще бывшей безвластной женой самодура-мужа. Бедный Петр, он так и не сумел разобраться в характере своей жены, за что и поплатился жизнью. В убийстве императора Друбич, слава богу, не участвовал, но руку к его низвержению с престола приложил. Точнее, приложил не руку, а родовой перстень. Глинский соблазнил императрицу на откровенное языческое безумство, а Друбич, ослепленный любовью к Катюше, согласился в нем участвовать. О Глинском ходило много слухов, но им не очень верили ни Друбич, ни, наверное, императрица. Иначе вряд ли она рискнула столь безоглядно пускаться в эту авантюру. Впрочем, у нее хватило ума не ехать в пошехонскую глушь, и Глинскому пришлось вызвать ведьму Ефросинью в Петербург. Друбич очень ) хорошо помнил ту ночь тайного и порочного безумства. А уж встреча с оракулом и вовсе потрясла его до глубины души, но, в отличие от императрицы, он не захотел увидеть свое будущее и сейчас почти жалел об этом. После смерти мужа государыня вроде бы опомнилась. Она решила не только разорвать свои отношения с чернокнижником, но и устранить его. Во всяком случае, Друбич услышал из ее уст совет, равносильный приказу. Участь безумного Глинского была решена, но в последний момент императрица почему-то изменила свое решение…
— Сюда — произнес с натугой Глинский, с трудом открывая тяжелую дверь.
