На заснеженной дороге у ворот хорошо просматривались колеи от протекторов машины, на которой только что уехал Арон. Колеи эти, наслаиваясь, пересекали припорошенный след большого автомобиля, круто, юзом повернувшего в обратную сторону, на встречную полосу движения. Аякс понял, что это след того джипа, что он успел заметить, пока бежал к дому. Он решил отправиться по следу, куда бы тот его ни привел. По дороге, подбадривая себя, он зачем-то повторял вслух трехстрочную формулу Бунзена и, стараясь приглушить опьянение, время от времени зачерпывал пригоршнями снег, растирал лоб и здоровую щеку.
Снегопад помалу стихал. Во дворах были слышны возбужденные голоса игравших детей и такие же беззаботные возгласы взрослых. Над верхней частью города ходили мерцающие желтые зарева от проблесковых маячков снегоуборщиков, скребущий гул плугов и щеток разносился по пустым улицам.
* * *
Следы джипа вели из города к железнодорожной станции.
Когда Аякс подошел к машине на привокзальной площади, он успел не только протрезветь, но и порядком выдохнуться. Джип был незаперт и пуст. Салон пропах порохом и подгоревшей оружейной смазкой. На поручнях, на боковинах кресел, на оплетке руля и даже на потолке остались кровяные отметины рук. В бардачке под ворохом обычного для автомобиля хлама Аякс, к немалому своему удивлению, нашел тот самый видеодиск, что накануне отдал Бунзену у библиотеки. Диск выглядел неповрежденным, даже незахватанным. Аякс повертел его в пальцах, свыкаясь с простой и в то же время невероятной мыслью, что этот ничтожный предмет послужил причиной расстрела следователя. По отпечаткам ног в снегу было видно, что из джипа вышли двое. Следы, сходясь, вели к зданию вокзала и пропадали недалеко от входа, там, где снег уже успели расчистить.
В парадных дверях Аякс столкнулся с Зелинским. Поверх мундира на начальнике вокзала был дворницкий фартук, в руке мокрая деревянная лопата, на ногах галоши. Аякс не успел сказать ни слова — бегло поздоровавшись, Зелинский поспешил продолжить расчистку. На лопату он налегал с таким задором и нетерпением, будто надеялся обнаружить под снегом клад.
В небольшом безлюдном зале ожидания Аякс сразу заметил Эстер. Устроившись в одном из пластиковых кресел против выхода на перрон, она говорила по мобильному телефону. Аякс сел через кресло от нее и положил на пустое сиденье диск. Эстер убрала телефон в карман, оглянулась на Аякса, потом на диск. Под ее ботинками искрились лужицы талого снега. На отвороте рукава пуловера темнело маленькое, как от прижженной сигареты, отверстие с опаленными краями.
— И?.. — сказала Эстер.
Аякс кивнул на диск:
— За это меня тоже полагается казнить?
— За что?
— За второй слой?
— Ты в своем уме? — прищурилась Эстер.
— Покойному, помнится, тоже не давал покоя этот вопрос.
— И ты всерьез считаешь, что его казнили?
— А он мог сам себя так изрешетить?
— Тогда скажи вот что: если он захватил с собой в дом такой арсенал, то он давал отчет в своих действиях, или нет?
— Так все-таки за второй слой полагается пуля? — сказал Аякс.
— Господи… — Эстер бросила диск ему на колени и постучала себя ладонью по лбу. — Вот он где, твой второй слой. Ты смотрел то же самое, что и Бунзен — то же самое, но с одной большой разницей.
— С какой еще разницей?
— С той, что смотреть и видеть — это не одно и то же. С той, что видеть в книге фигу, хлопать глазами на буквы и читать то, что за ними — большая разница.
— Так что увидел Бунзен?
— Беда не в том, что он увидел, а в том, что он перехитрил самого себя. И, что бы он там ни увидел, это остается на диске.
— Перехитрил себя — каким образом?
— Посчитал, что ты перебил всех легатов. Понадеялся, что по его душу явятся сопляки с рогатками. Вот и все. Но это то же самое, что ложиться на рельсы и думать, что вместо поезда к тебе приедет дед Мороз.
Аякс устало облокотился на колени:
— Ты говоришь о нем сейчас, как о каком-нибудь уголовнике.
— А ты не догадываешься, почему подвал полицейского участка залит бетоном? — Эстер пересела на край кресла. — Как теперь и ход под полом у Мариотта?
— Что такое случай крови? — спросил Аякс. Эстер хотела что-то сказать, но он перебил ее: — Предателя приговаривают к казни за попытку разглашения государственных тайн кому — шпиону, контрразведке, прокуратуре?
— Предатель, — ответила Эстер, — расстается с жизнью намного раньше.
— Руки на себя, что ли, накладывает?
— Самоубийца перестает жить задолго до того, как делает шаг из окна. Шаг из окна — это не конец жизни, а конец смерти.
— То есть как?
— То есть так. Когда ты получаешь пулю, еще не значит, что именно это убивает тебя. — Эстер побарабанила кончиками ногтей по диску в руках Аякса. — Хорошее зрение и мозги требуют такого же обращения, как заряженный пистолет. Тут никакая прокуратура, никакая контрразведка не спасут. Пуля — это всего лишь точка после смерти. Мотай на ус, агент.
— Умей зажмуриваться, — подытожил Аякс. — Живой — это тот, кто умеет не видеть всего. — Он достал из кармана шприц-пистолет и покачал им на ладони. — Бунзен пытался расширить свой кругозор с помощью этого?
Эстер, пряча невольную улыбку, поджала губы.
— С помощью этого можно увидеть все воинство господне.
— По-твоему, значит… — сказал Аякс и смолк на полуслове, так как в приоткрывшихся подпружиненных дверях, ведущих на перрон, появился капрал Вернер. Сейчас, правда, на нем была не полицейская форма, а теплый, искрящийся от тающих снежинок, спортивный костюм с капюшоном.
Встретившись взглядом с Эстер, Вернер молча кивнул в сторону станции, откуда тотчас донесся свисток тепловоза. Эстер кивнула в ответ и, после того как дверь за Вернером снова закрылась, обратилась к Аяксу:
— Самое время проявить свое уменье, агент.
— Какое уменье? — Аякс посмотрел на электронное табло с расписанием, сверился с часами и понял, что пришла автомотриса, ночной рейс.
— Зажмуриваться.
Грохнула внутренняя дверь, и через зал ожидания, срывая с себя фартук и сбивая с чертыханьями галоши, к выходу на перрон устремился распаренный Зелинский. Аякс убрал шприц-пистолет.
— О чем ты?
— В общем, так… — Эстер подсела к нему. — Если хочешь, конечно, не зажмуривайся, но тогда хотя бы постарайся не таращиться.
— Можешь ты говорить по-человечески? — спросил Аякс.
Эстер прижала его руку к подлокотнику и, делая вид, что отряхивает что-то с колен, шепнула сквозь зубы: «Молчи, ради бога».
Двери на перрон снова открылись, на этот раз Вернер не задержался в них, а энергично переступил порог, встряхнул небольшим желтым чемоданом и, придерживая тяжелую створку коленом, свободной рукой подал кому-то в тамбуре знак заходить. В зал зашла молоденькая девушка среднего роста в болоньевой куртке и в джинсах. На ее коротко стриженной голове была сбившаяся желтая бандана, а на лице явные признаки недавнего пробуждения. Она еще щурилась на свету и, борясь с зевотой, потирала кулаком скулу. Аякс продолжал вглядываться в темный тамбур, потому что Вернер все еще придерживал дверь. Но вслед за девушкой, бормоча извинения, в зал протиснулся Зелинский. С прямой спиной, стараясь не уронить достоинства, начальник вокзала протрусил к брошенному фартуку и галошам, сгреб их в охапку и скрылся на служебных задворках.
