— Это бы их успокоило. Только гугеноты еще хуже: сначала они с тобой занимаются любовью, а потом за это обвиняют тебя во всех грехах.
Мишель искренне забавлялся.
— Вижу, что ты свою милую щелку готова сделать мерилом всего на свете, даже понятий теологических.
— Это вы, мужчины, вокруг того, что ты называешь «милой щелкой», нагородили кучу философских споров, — Жюмель подмигнула, — Если ты и сейчас не прочь поискать невесть какую истину, то момент самый подходящий. Магдалена заснула. Когда ты тут орал, она заплакала, а теперь ее не слышно.
Мишель хоть и правда был не прочь, но отрицательно покачал головой.
— Нет, милая, я приду позже. Теперь мне надо записать все, что я видел. — Он сел на скамью и взял листок из стопки на краю стола.
— Ладно, ладно. Истина подождет, если я, конечно, не засну.
Еще год назад Жюмель запротестовала бы, но теперь она привыкла к странностям мужа. Ей хватало той теплоты отношений, что восстановилась между ними.
— Но разве ты не видишь, что Ульрих накладывает на тебя ограничения? Он продолжает тебя наставлять.
— Не будь несправедлива. Помнишь, когда Ульрих явился ко мне, он потребовал, чтобы я не публиковал своих пророчеств? Я же только к тому и стремлюсь: рано или поздно их опубликовать, чтобы люди знали, что с ними должно случиться. А потом пусть он делает, что хочет.
Все еще говоря, Мишель начал изящным, замысловатым почерком выводить на бумаге строчки, объединенные по четыре. Жюмель поняла, что ей пора уходить, но, рискуя рассердить мужа, бросила взгляд на листок. Катрен, который она прочла, показался ей бессмыслицей:
Le croisé frere par amour effrenée
Fera par Praytus Bellerophon mourir
Classe à mil ans la femme forcenéе
Beu le breuvage, tout deux après perir.
Брат крестоносца из-за любви неистовой
Через Проэтуса убьет Беллерофонта.
Тысячелетний флот безумной женщиной погублен.
Напиток выпив, оба погибают[33].
— Что, черт побери, это означает? — не удержавшись, спросила она.
Мишель продолжал лихорадочно писать, словно им двигала какая-то потусторонняя сила. Только закончив пятый катрен, он устало посмотрел на жену.
— А, ты еще здесь… — отрешенно пробормотал он, не испытав ни малейшего раздражения.
Однако интерес, проявленный ею к катрену, его немного встряхнул.
— А что тебе интересно узнать?
— Что означают эти стихи? Я говорю о самом первом катрене.
— Ты поверишь, если я скажу, что и сам толком не понимаю?
Он положил перо рядом с чернильницей, поднес листок к глазам и прочел то, что написал.
— «Croisé frère», наверное, монах, сраженный любовью. И эта любовь доведет его до того, что он через подставное лицо подстроит чью-то смерть, видимо соперника. В греческой мифологии Прет, царь Арго, из-за ревности посылает на смерть своего кузена Беллерофонта к царю Лидии Иобасту[34].
— И ты надеешься, что в этих сложных намеках хоть кто-нибудь разберется?
— Кто-нибудь да разберется. Я же разобрался, — ответил слегка уязвленный Мишель.
— Это потому, что ты в это вдумывался. Идем дальше: «Classe à mil ans». «Classe» — это флот, я знаю.
— Или, в более широком смысле, войско.
— Хорошо, но почему «тысячелетнее»? Непонятно.
Мишель внимательно поглядел на листок и закусил губу.
— Может, я хотел написать «а Milano», то есть в Милане. Там сейчас находится французское войско.
— Вот-вот, так понятнее. И дальше тоже: сумасбродная женщина, наверное его возлюбленная, отравится вместе с ним. Так?
— Думаю, так.
Мишель подыскивал подходящие слова, чтобы объяснить жене свои соображения.
— Понимаешь, Жюмель, я не вполне себя контролирую, когда пишу. Я вижу видения, и эти строки — образы, внушенные видениями. Когда же видения исчезают, я пытаюсь их запечатлеть как можно точнее, и иногда получается, что для этого прекрасно подходят тексты античных авторов, к примеру Петра Кринита. Но по большей части мои катрены как бы пишутся сами собой, словно мне их кто-то диктует.
— Кто диктует?
Мишель вспомнил Парпалуса, но не захотел пугать жену.
— Да никто. Я так говорю, чтобы было понятнее.
Жюмель кивнула, но явно осталась в недоумении.
— Кажется, поняла: у тебя бывают видения, и ты переводишь их на язык поэзии. Верно?
— Более-менее верно.
— Но некоторые катрены говорят о том, что уже произошло, а не о будущем. — Наклонившись, она старалась через плечо мужа прочесть второй катрен: — «Urnel Vaucile sans conseil de soi mesmes…» Нет, у тебя слишком непонятный почерк. Читай сам.
Мишель послушно взял второй листок и удивился: он не помнил, чтобы записывал эти строки.
Urnel Vaucile sans conseil de soi mesmes
Hardit timide, par crainte prins, vaincu,
Acompagné de plusieurs putains blesmes
A Barcellonne aux chartreux convaincu.
Самодостаточная Урна Вокля, сама в себе,
Таит отвагу и боязнь преодоленные.
В сопровождении шлюх нескольких поблекших
Найдут пристанище в аббатстве у картезианцев
В Барселоне[35].
— Вот видишь? — уличила его Жюмель, — Здесь говорится не о будущем, а о том, что случилось много лет назад, когда короля Франциска Первого взял в плен Карл Пятый и заточил в Барселоне. Разве не так?
— Может, и так, — неуверенно ответил Мишель.
— Да без всяких «может быть». Известно, что император, чтобы его успокоить, послал ему девчонок. Известно также, что одна из них покоится с ним рядом в монастыре картезианцев. Разве не так?
