Трап охраняла целая армия морских пехотинцев США под присмотром армии «голубых беретов» ООН. Хильда остановилась у подножия трапа, а двое офицеров-морпехов принялись обыскивать меня, запуская руки в мои карманы, водя детектором по всему моему телу, исследуя каждую складку одежды. Я уж испугался, что они начнут проверять естественные полости моего тела, но до этого дело не дошло.
— Особенно не задерживайтесь, — приказала мне женщина-полковник, сопровождавшая меня к президентскому салону. — У президента мало времени.
Само собой, подумал я. Когда полковник ввела меня в его офис, президент сидел за столом. Оторвав взгляд от множества мини-экранов, он посмотрел на меня. В салоне никого, кроме нас с президентом, не было, однако я не сомневался, что за мною следят объективы видеокамер, записывающих каждое мое движение… и даже, может быть, за какой-нибудь панелью притаился морпех-снайпер, держащий меня на прицеле — так, на всякий случай. Закончив разглядывать меня, президент тихо произнес: — Садитесь. Рассказывайте.
И я начал свой рассказ.
Прежде мне никогда не доводилось общаться с президентом наедине. Выглядел он гораздо старше, чем на фотографиях: загорелое лицо, копна кучерявых волос, могучие плечи гребца команды Гарвардского университета, который он в свое время окончил. Слушателем он оказался более внимательным, нежели я ожидал. Президент не прерывал меня. Поначалу он вообще ничего не говорил. Пару раз, когда он не совсем улавливал высказываемое мной, кустистые седые брови слегка приподнимались, что я расценивал как просьбу прояснить сказанное, и я прояснял.
Когда я достиг части моего монолога о возвращении Берта домой, президент не стал швыряться в меня лежащими на его столе предметами. Пожалуй, это его даже позабавило. Он и тогда не заговорил, но никаких кнопок он тоже не нажал — я, во всяком случае, не заметил этого, — но минуту спустя дверь салона открылась, и две симпатичные девушки в форме морской пехоты вкатили в офис накрытый белой скатеркой столик с серебряным кофейником и двумя чашками.
— Угощайтесь, агент Даннерман, — наконец подал голос президент. — Итак, вы взяли ответственность на себя, приказав подлодкам Страшил покинуть прибрежные воды.
Не видя смысла объяснять подвигнувшие меня на то причины, я просто подтвердил:
— Да, сэр. Президент кивнул:
— Возможно, это было весьма умным шагом. Или, — поправился он, — мудрым. Трудно быть умным в политике. Гораздо выгоднее быть мудрым. Конечно, ваш поступок не решает животрепещущей проблемы того, что нам делать с оставшимися на подлодках пришельцами.
— Нет, сэр.
Президент некоторое время задумчиво потягивал свой кофе, затем вздохнул и заговорил:
— С тех самых пор, как вы вернулись на Землю, агент Джеймс Дэниел Даннерман номер три, ваш друг Маркус Пелл начал меня доставать. Сейчас он любит вас еще меньше. Он говорит, что содействие в побеге заведомому врагу Америки — Пелл имеет в виду вашего приятеля хорша — граничит с государственной изменой.
Я начал было раскрывать рот, но взгляд президента заставил меня снова закрыть его.
— Видите ли, — продолжал президент, — я не согласен с ним. Я скажу вам, что я думаю. Я думаю, что вы защищали друга, при этом превысив свои полномочия. Не говорите «да» или «нет», Даннерман. Это не обвинение. Это нечто такое, что я сам мог бы сделать, будь я на вашем месте, и, как бы то ни было, это сделано, и нам просто придется жить с этим. Но проблема остается.
Он умолк достаточно надолго, чтобы подлить в свою чашку кофе, жестом предложив мне наполнить свою. Он совсем не торопился отделаться от меня, а пустился в воспоминания.
— Не знаю, обращали ли вы внимание на мою избирательную кампанию, — начал он. — Шестьдесят семь процентов электората определенно не обращали, потому что попросту не пришли на избирательные участки. Я получил поддержку пятидесяти четырех процентов из тридцати трех процентов тех, кто голосовал. Конечно, не ахти какой мандат… впрочем, об этом Конгрессу я не говорю. Я вел свою кампанию под двумя основными лозунгами: остановить инфляцию, остановить терроризм. Сейчас мою политику поддерживает большинство населения. Мне не удалось добиться снижения уровня инфляции, но терроризм прекратился по всему миру. Моя в этом заслуга? Нет. Это произошло во время моего правления, но благодарить за это — если можно так выразиться — следует Страшил. Всем вокруг стало предельно ясно, что мы можем быть ввергнуты в войну, невиданную за всю историю человечества, и если не будем держаться вместе, как гласит поговорка, то будем висеть по отдельности.
Итак, впервые в мировой истории человеческая раса, похоже, начинает действовать как единое целое, сознавая, что существуют вещи куда более важные, нежели интересы каких-то отдельных стран, сообществ, группировок и так далее.
Я не говорю о различных нациях. У каждой есть свои собственные суперпатриоты — я не называю имен, но вы сами можете припомнить парочку доморощенных, — и все они из кожи лезут вон, чтобы доказать свою правоту. С этим мы в конце концов совладали, если террористы снова все не испортят. А они, судя по всему, не намерены возобновлять свою деятельность, Даннерман. ИРА, «Тамильские Тигры», воинствующие группировки в каждой стране, «Сыны Палестины», даже «Призрачные Плясуны Ленни-Ленапе» — все складывают оружие. К слову, флоридцы — и те начинают говорить так, будто снова считают себя частью Соединенных Штатов. Да я и на себе это ощущаю — вы знаете, никто не пытается убить меня на протяжении почти трех месяцев. Дела обстоят таким же образом не только у нас. К примеру, пару недель назад президент России прогуливался в парке имени Горького со своими внуками без единого телохранителя, и никто не покусился на его безопасность.
Мне это нравится. Так гораздо легче работать на благо своей страны и всего мира. И я хочу, чтобы такой порядок вещей сохранился.
Президент допил свой кофе и некоторое время задумчиво смотрел в пространство, будто собираясь принять важное решение.
— Итак, — наконец произнес он, — раз уж вы превысили ваши полномочия, продолжайте в том же духе. Не позволяйте экипажам подлодок контактировать с людьми до тех пор, пока мы не найдем приемлемый выход из сложившейся ситуации. Договорились?
— Да, сэр, — ответил я.
— Вот и хорошо, — кивнул президент. — Теперь насчет другой, весьма щекотливой проблемы. Я дал указания нашему послу в ООН созвать чрезвычайную сессию Генеральной Ассамблеи и сам отправлюсь туда, как только закончу разговор с вами. Я намерен публично признать, что для атаки на корабль Страшил мы использовали несколько ядерных зарядов, которые утаили в свое время. Пелл уговаривал меня заявить, что мы применили только химические бомбы обычного типа, но шила в мешке не утаишь — астрономы уже зафиксировали выброс гамма-излучения из того участка пространства, где находился корабль Страшил.
Я собираюсь сообщить Генеральной Ассамблее, сколько атомных бомб у нас осталось и где конкретно они спрятаны, больше того, я намерен пригласить войска ООН для их охраны. Далее. Я принял решение сделать достоянием гласности всю имеющуюся у нас информацию о Страшилах и хоршах, включая все ваши переводы и всю секретную работу, продолжающуюся в арлингтонском центре НБР. И наконец, я предложу, чтобы судьбу подлодок и находящихся на них экипажей решала Организация Объединенных Наций.
