Следователь впал в азарт. Ему хотелось всё узнать о профессоре Цаплине. С самого начала. Держать секреты его жизни в ладонях. Прочитать его душу и найти сокровенные ниточки, которые управляют ее порывами. Короче, Комов хотел досконально знать всю ту историю, на орбите которой теперь вращались его и Лизина судьбы.
Он аккуратно перебрал тетради, пока не нашел ту, что искал — с "№ 1", написанным фломастером на обложке.
Комов открыл первую страницу и начал читать:
"Никогда не думал, что стану вести дневник. Это удел либо слабых, либо болезненно тщеславных людей. Но оказывается, существует третья категория: людей, не понятых эпохой, ушедших вперед дальше других. Тогда дневник — единственный способ сохранить знания для грядущих поколений… но — каких поколений?.."
Комов перевернул сразу несколько листов.
"…Он обозвал нас мышами. Думал, что оскорбляет. Но, как говорит один из героев Булгакова, "я лично не вижу ничего дурного в этом животном, чтобы обижаться на это слово". Правда, это относилось к собаке… А мыши… Как только он сказал это — сразу молния, озарение!.. Сначала мне показалось: отняли всё: наш Институт, лабораторию, возможность заниматься наукой, а, следовательно, — жить… Но потом я понял: не-ет! есть вещи, которые нельзя отнять! Никакая бритая пучеглазая шпана, никакой бюрократ с лягушачьей кровью не смогут задушить идею, отобрать и сунуть к себе в карман чужой талант! Не выйдет, господа плоские материалисты!.. Первые наброски великого озарения я сделал на файле idea директории raznoe на диске D".
"Уже теплее", — подумал Комов, пролистывая наугад дальше.
"Вчера умер великий артист К. Может и хорошо, потому что он остался в той моей жизни. Перед Домом Кино собралась огромная очередь живых к мертвому, над которой висело гнетущее молчание. Людей пришло больше, чем рассчитывали организаторы, поэтому впустили раньше. "Закрывай! Закрывай!" — волновались милиционеры за моей спиной.
Из динамиков лилась грустная музыка. Туда-сюда пробегали солдаты в парадной форме. У лестницы стояла бабушка и с ровной дикцией автомата повторяла: "Проходите, проходите, пожалуйста. Здесь очень узкая лестница. Здравствуйте, Степан Парфенович, здравствуйте, Мария Евдокимовна… Не задерживайтесь, проходите…"
Милиция была отменно вежлива. Вдруг послышался резкий треск рации: "124-й, ответьте!"
Кто-то нечаянно толкнул траурный портрет, и он начал падать. Хорошо, фотограф успел подхватить.
Стали произносить речи, щеголяя друг перед другом умением нагромоздить как можно больше банальностей. Потом пошли прощаться к гробу. Мир из траурной церемонии снова превратился в очередь. В конце концов в голове завертелась одна мысль: быстрее бы!.. О, человечество!.."
"Я был неправ. Идее чуть не дали по морде. Когда бандит открыл дверь моей машины, я понял, что чувствует килька, когда консервный нож взрезает банку. Они забрали документы и права. Ничего страшного, квартира всё равно уже продана. Теперь меня даже с милицией не найдешь. (Комов хмыкнул) Они также забрали моих мышей, ублюдки! Хорошо, что я успел перевезти все приборы, со мной были только пробирки и мензурки. Хорошо также, что другая клетка была слишком большая, и я решил возить зверьков в маленькой, по частям. Но всё равно обидно, поскольку захваченные зверьки уже делали большие успехи и среди них было несколько очень талантливых, которых я искренне полюбил. Обидно, если их просто утопят…
Признаюсь — я растерялся и не записал номер их машины, а то бы имена этих мерзавцев дополнили список других, которые будут наказаны. Разумеется, этот список возглавляет корыстолюбивый бюрократ, наш бывший директор Прыгунов и его друзья из бандитского истеблишмента, угробившие Институт…"
Комов посмотрел на дату и покачал головой. Та самая. Горький запах гари в обугленной квартире Мотни… книга Вагнера ночью в милицейских "Жигулях"… Первая тетрадь дневников профессора Цаплина закончилась. Алексей взял вторую и устроился поудобнее.
Самолеты уже пролетели. Сначала они мчались целой кучей, а потом несколько штук отделились от остальных и принялись выделывать такие фортели, что у Мишки вспотели ладони от волнения за маленьких пилотов.
Профессор посмотрел на его приоткрытый рот, а потом, наклонившись, негромко спросил:
— Нравится?
— От самолетиков этих реально прусь! — подтвердил Мишка.
— Значит, признаешь, что поступил неправильно? Не будешь больше так делать?
— Ладно, мне не в лом, — великодушно согласился Мишка, будучи в восторге от зрелища.
Накувыркавшись в воздухе, самолеты улетели. Мышиный ковер на площади зашевелился. В центре сложился замысловатый узор, там вдруг всё пришло в движение, взлетели звездочки ракет, захлопали взрывы, рождая клочья серого дыма. Генералы возбужденно запищали.
— Это что, Андреич?
— Разве ты не видел парадов? Это отряды особого назначения. Они показывают свое умение.
— Можно я сгоняю — поближе посмотрю? Отсюда не видать.
— Конечно можно.
С трибуны Мавзолея профессор Цаплин видел, как фигурка в мешковатой оранжевой курточке появилась внизу на площади, как перед ней расступалось серое поле, освобождая серую брусчатку. Дойдя до бойцов, понарошку изображающих бой, Мишка встал на четвереньки и долго разглядывал происходящее. Назад он вернулся счастливый.
— Супер-пупер, Андреич! Круче, чем любые мультики!
Он показал генералам большой палец и взобрался обратно на стул.
Внизу снова двинулись серые ряды. Профессор поднял сжатый кулак.
— Именем природы!
Площадь ответила возбужденным писком.
Тогда Мишка тоже поднял кулак — и крикнул:
— Именем природы!
И снова писклявое эхо взлетело над площадью и долго летало между обступившими ее стенами.
"…Серый вечер. Казалось, что сумерки глушат все звуки. Красная площадь словно вымерла. Редкие прохожие мелькали размытыми силуэтами на фоне ГУМа. Всё напоминало скверную, неумело нарисованную картинку.
Я пошел вдоль по Моховой. Падал редкий снег. Ломоносов собрался обедать и положил накрахмаленную салфетку на колени. Холодный пронзительный ветер дул навстречу, словно заставляя свернуть с пути. Страшно быть маленьким человечком, у которого нет защиты: ни денег, ни нужных знакомств, ни пистолета… Я бы сошел с ума, если бы не мои мыши.
Прогресс у них идет быстро, быстрее, чем я предполагал. Механические дамские часики со снятой крышкой привели их в такой же восторг, как ружье — дикарей в какой-нибудь Полинезии. Толкались, трогали колесики и пищали, пищали… Кажется, я пропустил момент, когда у них появились навыки речи…"
"…Судьба или человек — кто возьмет верх?"
"Теперь дело пойдет быстрее, скоро у меня будет всё!"
"Звонила Е.Н. Спрашивала, куда я пропал, и когда мы снова увидимся. Так и подмывало процитировать ей из писем Моцарта: "Бог дал мне талант не для того, чтобы я его убил на женщину".
