Они стояли под дождем, глядя друг на друга, пока Ник не воскликнул:
— Куда ты собралась? Я приехал за тобой.
— За мной? За мной? — переспросила она.
Рядом с шофером она неожиданно увидела старый чемодан, из которого он вынимал сигары Стреффорда, когда они покидали Комо; и все происшедшее с тех пор отпало и исчезло в мучительном и восхитительном этом воспоминании.
— За тобой, да. Конечно, — сказал он категоричным, почти приказным тоном и повторил свой вопрос: — Так куда ты собралась?
Она, не отвечая, повернула назад к дому. Он последовал за ней; такси с багажом замыкало процессию.
— Почему ты вышла в такую погоду без зонта? — продолжал он тем же суровым тоном, раскрыв над нею свой.
— Потому что зонтик Джуни весь драный и я должна была оставить ей свой, поскольку собиралась отсутствовать весь день. — Она говорила будто в трансе.
— Весь день? И вышла в такую рань? А куда направлялась?
Они были уже на крыльце, и она машинально нащупала ключ, вошла в дом и направилась в гостиную. Там царил оставшийся с вечера беспорядок. Детские школьные учебники валялись на столе и диване, в пустом камине — горка серого пепла. В бледном свете она повернулась к Нику.
— Хотела видеть тебя, — запинаясь, проговорила она. — Собиралась, если потребовалось бы, поехать вслед за тобой в Фонтенбло, сказать… предотвратить…
Он повторил, как прежде, настойчиво:
— Что сказать? Что предотвратить?
— Сказать, что должен быть другой способ… пристойный способ… разойтись… без того ужаса — ужаса ехать с женщиной…
Он воззрился на нее, а потом рассмеялся. Кровь бросилась ей в лицо. Он смеялся знакомым звонким смехом, и это причиняло боль. Какое право он имеет в такой момент смеяться как прежде?
— Прости; но, боюсь, другого способа нет. Никакого, кроме одного, — поправился он.
Она резко вскинула голову:
— Какого?
— Чтобы этой женщиной была ты… Дорогая моя! — Он перестал издевательски улыбаться, подошел, взял за руки. — Дорогая моя, неужели ты не видишь, что мы оба чувствовали одно и то же в одно и то же время. Ты лежала без сна всю ночь, так ведь? Я тоже не мог заснуть, все думал. Каждый раз, когда били часы, я говорил себе: «Она тоже это слышит». И встал до света, собрал чемодан — потому что решил, что ноги моей больше не будет в той ужасной гостинице, где я жил, как в аду, последние три дня. И я поклялся себе, что уеду с женщиной первым же поездом, — и это я намерен сделать, дорогая.
Она стояла перед ним, онемев. Да, онемев: это было самое худшее! Потрясение было слишком велико, она едва понимала, что он говорит. Вместо этого отметила, что снова оторвана кисточка на шторе (ох эти дети!), и смутно думала о том, не случится ли что с багажом в ждущем такси. Рассказывают, всякое случается…
Его голос вновь дошел до ее сознания.
— Сюзи! Послушай! — умолял он. — Ты сама должна понимать, что это невозможно. Мы женаты — разве это не единственное, что имеет значение? О, знаю… я вел себя как скотина: проклятый высокомерный осел! Ты б его так не отлупила, как я его лупил! Но не это главное. Главное, что мы женаты… Женаты… Разве это что-то не значит для тебя, что-то… незыблемое? Я и не мечтал о таком… что будет именно так. Все, что я могу сказать, — это то, что, по-моему, люди, которые не чувствуют этого, не женаты по-настоящему… и им лучше расстаться, намного лучше. Что же до нас…
Она выдохнула сквозь слезы:
— Это то, что я чувствовала… и то же самое сказала Стреффу…
Он стиснул ее в объятиях:
— Дорогая! Дорогая! Ты сказала ему?
— Да, — задыхаясь, проговорила она. — Вот почему я живу здесь. — Она помолчала, потом спросила: — А ты сказал Корал?
Она почувствовала, как его объятия ослабли. Он чуть отстранился, но продолжал обнимать ее, хотя и опустил голову.
— Нет… я… не сказал.
— Ник! Но тогда?..
Он снова прижал ее к себе, возмущенный:
— Тогда что? Что ты имеешь в виду? Да какая разница, сказал или не сказал?
— Но если ты сказал, что женишься на ней… — (И все равно в ее голосе звучали серебряные колокольчики.)
— Женюсь на ней? Женюсь? — эхом отозвался он. — Как я мог это сказать? Что, в конце концов, значит жениться? Если это вообще что-нибудь значит, то я женат — на тебе! Я же не могу предложить Корал Хикс просто прийти ко мне жить, правда?
Плача и смеясь, она прижималась к его груди, а он гладил ее по волосам.
Некоторое время они молчали, потом заговорили вновь.
— Знаешь, ты сама это вчера сказала.
— Вчера? — Она вернулась из солнечных далей.
— Да, упомянув о словах Грейс Фалмер, что двух людей, которые столько пережили, невозможно разлучить…
— Понимаешь, пережить — это не главное. Главное, пережить вместе, — перебила она его.
— Вместе — вот именно! — ухватился он за это слово, будто только сейчас созданное, чтобы определить их случай и можно было не трудиться искать другое.
Звякнул колокольчик на входной двери, и они вздрогнули. В окно они увидели шофера такси, жестами спрашивающего, что делать с багажом.
— Он хочет знать, не оставить ли его здесь, — засмелась Сюзи.
— Нет-нет! Ты едешь со мной, — заявил ее муж.
— Еду с тобой? — Она снова рассмеялась — настолько нелепым было предложение.
— Конечно, и притом немедленно. А ты как думала? Что я уеду без тебя? Беги наверх и собери свои вещи, — скомандовал он.
— Мои вещи? Мои вещи? Но я не могу бросить детей!
Он воззрился на нее со смесью негодования и изумления:
— Не можешь бросить детей? Чушь! Ты же сама сказала, что собиралась ехать за мной в Фонтенбло…
Она снова покраснела, на сей раз смущенно.
— Я не понимала, что делаю… я должна была найти тебя… но собиралась вернуться сегодня же вечером, невзирая ни на что.
— Ни на что?
Она кивнула и решительно встретила его взгляд.
— Нет; но по правде…
— По правде, я не могу оставить детей, пока Нат и Грейс не вернутся. Я обещала.
— Да, но ты тогда не знала… Почему, черт возьми, их няня не может присмотреть за ними?
— Никакой другой няни, кроме меня, здесь нет.
— Господи!
— Но осталось всего две недели, — взмолилась она. — Две недели! Знаешь, как долго я была без тебя!
Он схватил ее запястья и прижал к груди.
— Поедем со мной хотя бы на два дня… Сюзи! — просил он.
— Ой, — воскликнула она, — ты в первый раз назвал меня по имени!
