— Ты считаешь, кто-то на этом конце изъял радиограмму, чтобы ты не знал, что программа прекращена? — спросил я.
— Точно, — закивал он.
Официантка принесла заказ, и я впился зубами в ростбиф. Чувствовалось, что у Канезаки разговорчивое настроение, и мне захотелось услышать побольше. Так мы скорее доберемся до Гарри.
— Расскажи мне еще о «Сумерках», — попросил я.
— О чем?
— О том, когда программа началась. И как ты о ней узнал.
— Я уже говорил. Полтора года назад токийская Станция получила задание на выполнение программы акций по содействию реформам и устранению препятствий. Кодовое название «Сумерки».
Полтора года назад, подумал я. Недурно.
— Кто назначил тебя ответственным за программу? — спросил я, хотя, учитывая хронологию, у меня уже имелся вариант ответа.
— Предыдущий шеф Станции. Уильям Хольцер.
Хольцер, подумал я. Его дело живет и побеждает.
— Расскажи, как он представил ее тебе, — попросил я. — Постарайся быть точным.
Канезаки посмотрел влево, что у большинства людей представляет собой нейролингвистический признак воспоминания, а не умозаключения. Если бы он посмотрел в другую сторону, я бы понял, что он лжет.
— Он сказал, что «Сумерки» секретная программа, и он хочет, чтобы за нее отвечал я.
— Какова же твоя конкретная роль?
— Разработка целевых источников, распределение среда в, общее руководство программой.
— Почему ты?
Он пожал плечами:
— Я не спрашивал.
Я подавил смешок.
— Ты полагал совершенно естественным, что, несмотря на твою молодость и неопытность, босс распознал твои врожденные качества и решил доверить тебе нечто настолько важное?
Канезаки покраснел.
— Что-то вроде этого, полагаю.
Я на секунду закрыл глаза и покачал головой:
— Канезаки, тебе знакомы термины «подставное лицо» и «козел отпущения»?
Бедняга покраснел еще сильнее.
— Я не такой тупой, как вы считаете, — пробормотал он.
— Что еще?
— Хольцер сказал, что поддержка реформ будет означать передачу наличных конкретным политикам, настроенным на преобразования, которые поддерживает правительство Штатов. Предположительно, чтобы конкурировать в японской политике, необходим доступ к крупным суммам наличности. Без этого нельзя долго занимать пост, и вот постепенно все становятся коррумпированными, потому что или ты взял деньги, или тебя вышвырнули из-за того, что ты отказался. Мы хотели изменить соотношение с помощью альтернативных финансовых источников.
— Денег, подтвержденных расписками.
— Такова политика, да. Я же говорил.
— Полагаю, когда твои источники подписывали расписки, они держали их в руках?
— Конечно.
Удивительно, мелькнула у меня мысль, зачем они набирают парней прямо с университетской скамьи?
— Интересно, — продолжал я, — ты знаешь, как можно использовать эти документы, подтверждающие получение денег ЦРУ, подписанные и с отпечатками пальцев?
Канезаки покачал головой.
— Это не то, что вы думаете, — возразил он. — ЦРУ не занимается шантажом. — Я рассмеялся. — Послушайте, я же не говорю, что мы не применяем его, потому что мы хорошие люди, продолжал он с почти комической серьезностью. — Дело в том, что шантаж продемонстрировал свою несостоятельность. Может быть, его и можно использовать для построения краткосрочного сотрудничества, но в долговременной перспективе шантаж — совершенно неэффективное средство контроля.
Я покосился на него:
— Неужели ЦРУ производит впечатление организации, которая в первую очередь фокусируется на долговременных перспективах?
— Мы стараемся.
— Ну, если ты не находишься под следствием по поводу растраты и шантаж — несвойственное для ЦРУ понятие, что, по-твоему, Биддл делает с расписками?
Он опустил взгляд.
— Не знаю.
— Тогда чего ты хочешь от меня?
— Есть еще одна странная штука. По протоколу перед каждой встречей с источником нужно заполнить особый формуляр с данными о предстоящей встрече: кто, где, когда. Цель — ведение документации, которой смогут воспользоваться другие оперативные офицеры в случае, если что-то пойдет не так. По запросу шефа я сдал отчет, сказав, что у меня сегодня встреча с источником, хотя на самом деле это не так, но я оставил графу «место» пустой.
— И тебя вызвали по этому поводу.
— Точно. Что и странно. Никто не должен обращать внимание на такие детали до встречи. Они предназначены для рассмотрения при наличии дополнительных обстоятельств, возникших после встречи. На самом деле в половине случаев мы даже не заполняем их заранее, только потом. Слишком муторно. И никогда не возникало никаких проблем.
— И что ты думаешь?
— Что кто-то наблюдает за этими встречами.
— Для чего?
— Я не… не знаю.
— Тогда не вижу, чем могу помочь.
— Хорошо. Возможно, кто-то собирает свидетельства того, что я самостоятельно продолжал вести «Сумерки» уже после того, как программа была закрыта. Возможно, в случае, если это выплывет, Биддл или кто-то еще смогут обвинить меня. — Он посмотрел мне в глаза. — Как козла отпущения.
Может быть, малыш на самом деле и не так наивен.
— Ты так и не сказал, чего хочешь от меня, — напомнил я.
— Я хочу, чтобы вы сегодня вечером провели контрнаблюдение и сообщили мне, что увидели.
Я бросил на него многозначительный взгляд:
— Лестное предложение, но не лучше ли бы тебе обратиться к генеральному инспектору ЦРУ?
— С чем? С подозрениями? Кроме того, насколько мне известно, и генеральный инспектор, и шеф Станции сегодня вместе отправились в Йель. Запомните, шесть месяцев назад программа «Сумерки» была закрыта. С того момента она стала незаконной. А я все это время продолжаю ее вести. Прежде чем разобраться с каналами информации, мне нужно просто понять, что происходит.
Некоторое время я молчал. Потом спросил:
— Что ты предлагаешь взамен?
— Расскажу все, что знаю о вашем друге.
Я кивнул:
— Если то, что ты скажешь, будет убедительным и важным, я помогу тебе.
— Вы не измените слову?
Я снова посмотрел на него:
— Тебе придется ухватиться за этот шанс.
Канезаки надул губы, как ребенок, уверенный, что сделал дельное предложение, и обиженный, что его не восприняли серьезно.
