не как у человека, с которым все в порядке. У тебя еще и нет друзей, способных за тебя врать. Ник рассказал нам, что ты болен, так, как и боялась твоя мать. Она же звонила тебе и говорила…
— Пап, я знаю, знаю.
— Ну хорошо, хорошо. Итак, я попросил Ника доставить тебя в ближайший отель.
— Папа…
— …А завтра Ник посадит тебя в самолет до Лондона. Я дал ему всю информацию по своему счету, и ты прилетишь домой. А на следующий день ты отправишься к моему врачу, я уже договорился о времени…
У меня снова закружилась голова, но не потому, что моему организму не хватало сахара, или воды, или сна. Мироздание описало круг, и этот круг замкнулся на мне, здесь, в шаге от шоссе, которое могло донести меня до Лос-Анджелеса. Моя жизнь накинула петлю мне на шею, и все, что я мог слышать в объявляемом мне отцом приговоре, — это скрипучий голос моего учителя: «Логотетис… никогда ничего не достигнет сам…. всегда будет жить за счет своего отца…»
— Леон, мы доставим тебя домой. Теперь, когда ты завершил свое маленькое приключение….
— Отец….
— Слушай, там был риск, и я могу только восхищаться тобой, однако между риском и глупостью существует небольшая разница…
— Отец, стоп. Я не вернусь домой.
— Это даже не обсуждается, Леон. Это… это просто не сработает, сынок. Ты болен, и ты об этом знаешь. Твоя мать за тебя волновалась и тоже заболела, она даже не может подойти к трубке и…
— Отец, мы говорим не про тебя или нее. Мы говорим про меня. И про то, что я должен делать, — я говорил громче, сотрудница скорой тихонько вышла из машины, а Ник отошел на несколько шагов.
— Леон…
— Ты помнишь тот грот в море, пап?
— Сын, какое все это имеет значение?
— Грот в море, пап, просто скажи… ты помнишь?
Пауза.
— За скалой в море, в Греции, около дома твоей бабушки?
— Я никогда не нырял в него. Никогда не мог этого сделать. Никогда не верил, что если нырну вслед за тобой, то смогу выплыть с другой стороны.
— Ну хорошо, ты просто никогда не был хорошим пловцом, Леон.
— Но я был! Я был хорошим пловцом! Я просто никогда не верил, что смогу проплыть так далеко, и ты тоже в это никогда не верил. Ты никогда не верил, поэтому никогда не подталкивал меня к этому.
Он молчал.
— Папа?
Он вздохнул.
— Да.
— Это морской грот. И я уже практически на другой его стороне. И я сделал это благодаря всем этим людям, которых я встречал, этим невероятным, безумным людям, которые дали мне вздохнуть свободно и почувствовать жизнь и… Папа, я должен это сделать.
Опять тишина.
— Отец, сейчас я положу трубку. Скажи маме, что я люблю ее. Я позвоню вам, когда я закончу.
Тишина.
— Пока, папа.
— Леон…
Я ждал.
— Я знал, что ты сможешь переплыть его. Я просто… — я услышал тяжелый вздох на другом конце линии, а затем опять на несколько моментов установилась тишина. — Ты же наберешь нам, когда вынырнешь на поверхность?
С легкой улыбкой я вздохнул.
— Когда я вынырну.
Я закрыл крышку сотового и тяжело откинулся на сидение. Ник повернулся ко мне.
— Леон…
— Не начинай.
— Леон, как ты собираешься дойти до конца? Ты не можешь больше ловить попутки. Леон, мы не можем позволить тебе скитаться без еды и без крыши над головой в течение бог знает скольких часов, пока ты будешь надеяться на помощь. Это не первый день, не третий и не десятый, Леон. У тебя больше ничего не осталось. Твой организм израсходовал все.
Я покрутил головой. Я не мог даже слышать этого.
— Слушай, Леон. Твоя затея уже успешна. Ты уже…
— Ник, стоп. Это — не конец пути. Как это может быть финальной точкой? Это — Лас-Вегас! Ты не можешь заканчивать паломничество, изменяющее твою жизнь, в Лас-Вегасе! — я улыбнулся. Он слегка ухмыльнулся. — Ты хороший друг, Ник. Но тут ты не сможешь меня остановить.
— Господи, да знаю я это. Почему, как ты думаешь, я призвал твоего отца, чтобы он попробовал отговорить тебя от этого!
Я улыбнулся ему. Это была хорошая попытка.
— Поэтому если я не могу остановить тебя, тогда разреши мне тебе помочь.
Он положил руку мне на плечо и обернулся, кивая на свою машину, ту самую, на которой он проехал через всю страну, следуя за мной, куда бы я ни направлялся, следя за тем, как разворачиваются события в моем путешествии, наподобие того как призрак наблюдает за течением жизни. Затем Ник снова посмотрел на меня.
— Последний этап, — сказал он. — Как ты смотришь на то, чтобы нам сделать это вместе?
Несколько секунд я оставался сконфуженным и даже несколько испуганным. Но потом мы посмотрели друг на друга и рассмеялись, и смеялись все сильнее и сильнее. Экипаж скорой был удивлен, а занимавшаяся со мной женщина подозрительно взглянула на нас. Я старался вернуть себе спокойствие. Вот она, магия откровения. Передо мной стоял Ник, мой друг, который говорил мне, что будет следовать за мной, оставаясь в отдалении, и снимать на камеру все, что сможет. Ник, который в действительности и подбадривал меня в моем эксперименте. Ник, который был моим главным продюсером, который брал на себя всю ответственность, который улаживал проблемы. И вот теперь, когда я смотрел на него, сидя на носилках в карете скорой помощи, я первый раз осознал, что он, по сути своей, и был одним из тех ходящих и говорящих представителей настоящей жизни, встречи с которыми я искал. Это путешествие было посвящено людской доброте, встречам с незнакомцами, всему хорошему, что есть в человеческом сообществе, но оно было посвящено также и мне, молодому человеку, который хотел научиться взаимодействовать с другими человеческими существами, как полагаться на кого-то, как кому-то доверять, как любить и принимать любовь.
После всех этих недель, проведенных в зависимости от доброй воли незнакомых людей, здесь, возможно, в самый опасный момент пути, его прекрасный финал обрел форму. Увидев столь много доброты со стороны незнакомцев, в конце путешествия меня спасет доброта друга. Мое сердце потеплело, и я почувствовал то, чего мне не удавалось чувствовать так много лет — тесную взаимосвязь с другим человеком.
— Ладно, — я улыбался, смахивая с глаз слезы, выступившие от смеха. А потом я сказал то, что так часто повторял во время своего эксперимента: — У тебя есть время, чтобы послушать историю?
Ник тоже улыбнулся и полез в
