Молчание нарушил министр:
— Хорошо, я принимаю твой план, — сказал он просто. — Каким образом ты собираешься дать знать убийце, что я нахожусь на Фениксовой плотине?
— Пусть глашатаи сегодня же объявят об этом. Погода ухудшается, ты должен будешь завтра поехать на плотину, чтобы осмотреть, в каком она состоянии. Наш убийца, несомненно, клюнет на это. Я сегодня же расставлю своих людей вокруг плотины — они будут там раньше убийцы. Все окрестности будут под наблюдением, и ты сможешь чувствовать себя спокойно, зная, что кругом наши люди. Ученый Динь заерзал в кресле.
— Мандарин Тан, а ты подумал о том, что убийца может напасть этой ночью?
— Да, я действительно подумал об этом. Поэтому я предлагаю: мы сами будем охранять мандарина Кьена этой ночью.
Министр запротестовал:
— Не слишком ли далеко вы заходите? Если это моя последняя ночь, я бы хотел провести ее не в вашей компании!
— Но ты понимаешь, что мой замысел сорвется, если этой ночью тебе всадят нож в почки?
Мандарин Кьен, скрепя сердце, согласился, и правитель посчитал, что все решено.
— Почему мы не можем доверять охрану стражникам принца, все-таки это их дело? — спросил ученый Динь, ценивший больше всего покой.
— Неужели ты хочешь, чтобы наш друг закончил свою жизнь так же, как госпожа Лим и госпожа Пион — их ведь охраняли эти лодыри!
Так как никто не ответил, мандарин Тан стукнул кулаком по столу.
— Итак, план вступает в действие! Развязка близка, друзья мои!
* * *
В час Петуха, когда начинают варить вечерний суп, толпы глашатаев рассыпались по улицам столицы. Вертя свои трещотки, они привлекали внимание прохожих и громоподобными голосами выкрикивали следующее объявление:
«По причине непрестанных ливней угроза наводнения стала реальной. Поэтому все население переводится на военное положение: соберите все ценности, которые у вас есть, и приготовьтесь к эвакуации из Тханглонга, если ситуация не изменится. В то же время это лишь предупредительная мера: не поддавайтесь панике, так как завтра утром мандарин Кьен, министр и Исполнитель правосудия, поедет на Фениксовую плотину для того, чтобы проинспектировать ее состояние. Будьте бдительны и держите глаза открытыми!».
Объявление вызвало определенную суматоху среди населения, которое давно уже подозревало о грозящей опасности. Люди спорили, что нужно взять с собой в крайнем случае. Брать ли с собой золотые браслеты и булавки? Что будет с надгробными алтарями предков? Запастись ли рисом или ватными одеялами? В этот сумрачный вечер тревога охватила жителей города, и если некоторые предвидели одни лишь ужасы, другие полагались на мандарина Кьена, человека уважаемого, которого часто видели во время казней и празднеств. Он внушал доверие. И если действительно нужно укрепить плотины, он, несомненно, сделает все необходимое.
В тюрьме, погружавшейся в темноту по мере того, как невидимое солнце опускалось за горизонт, Горькая Луна тоже услыхала принесенный издалека ветром голос глашатая. Она склонила голову на грудь. Какая ирония — ей предстоит либо быть обезглавленной через два дня, либо медленно и мучительно утонуть! Жребий брошен, ничего не поделаешь. Подумать только, если бы она по-прежнему жила в своей лодке, она была бы в лучшем положении, чем горожане, дома которых будут затоплены. Упоминание о мандарине Кьене пронзило ее сердце. Она невольно улыбнулась. Несмотря на тяжелые годы, он остался прежним — человек, которого она любила! Он спешил в самое опасное место, готовый принести себя в жертву ради спасения остальных. Может, благодаря этим его качествам, она отдала ему свое сердце навеки. И пока другие заключенные трясли тюремные решетки, требуя, чтобы их освободили в случае стихийного бедствия, Горькая Луна, госпожа Дэй, снова легла на свою плетеную циновку и попросила принести ей бумагу и чернила. Пусть конец близок — она еще успеет написать последнее послание тому, кто никогда не ответит на ее любовь.
* * *
Запершись в покоях с опущенными шторами, принц Буи с раздражением слушал крики глашатаев, пробудивших его от мечтаний, в которых он видел себя склоненным над невероятной спиной своей наложницы, готовым нанести новые узоры на живую плоть.
Громоподобный голос глашатая заставил его вздрогнуть, и острие серебряного ногтя вонзилось в его желтую пергаментную ладонь, из царапины вытекла капля крови — такой черной, что она казалась ненастоящей. Пусть они все погибнут, эти несчастные! Пусть они затопчут друг друга, спасаясь от волн, и потонут в грязи! Он правил ими достаточно долго, чтобы узнать, до чего они малодушны. Они встают на сторону сильного вельможи во время конфликта, а потом без стыда бросают его, если дела идут плохо, а сейчас они предоставлены самим себе перед лицом разбушевавшейся стихии. И даже он, представитель Императора, не сможет их спасти в эти немилосердные времена. Все, чего он желал сейчас, — чтобы наводнение случилось после обезглавливания семьи Дэй, чтобы он смог насладиться сладостью мести. Пусть после казни хоть весь город уйдет под воду, и он с радостью увидит, как несутся по течению тела и головы.
Но упоминание о мандарине Кьене смутило его. Неужели он будет заниматься этой проклятой Фениксовой плотиной тогда, когда нужно тщательно готовиться к предстоящей казни? Что же касается молодого мандарина Тана, имеющего вид охотничьей собаки, взявшей след, то он ошибся, возлагая на него столько надежд. На деле оказалось, что он умеет только задавать дерзкие вопросы, и сейчас, конечно, этот наглец пакует свои чемоданы перед лицом неминуемого бедствия. Принц Буи щелкнул скрюченными от артрита пальцами. Как жалки эти мандарины, вышедшие из народа!
* * *
Уже прошло несколько страж ночи, и, бодрствуя, они видели, как, подобно призрачной армии, тени деревьев перебегают по стенам. В комнате мандарина Кьена царила полутьма. Испуганные слуги внесли лампы и неслышно удалились. Золотистый свет делал мрачные стены этой комнаты немного более приветливыми. В углу стояла кровать из черного дерева, мебель состояла из стола, на котором выстроились в ряд кисти и тушечницы, и кресла с резными ножками. Свитки, заключающие в себе летописи и философские трактаты, лежали в шкафу с инкрустированными перламутром створками. На эту ночь принесли еще одну походную кровать, на которой и возлежал сейчас мандарин Тан с закрытыми глазами и закинутыми за голову руками.
Рот Диня разрывали приступы зевоты. Неумелые стражники принца Буи были отосланы в тюрьму, так что только мандарин Тан и он сам защищали министра. Они перенесли диван из тяжелого дерева и поставили его поперек двери, в комнате горела свеча, чтобы их не могли застать врасплох. В глубине души Динь надеялся, что ночь пройдет спокойно: ему совсем не хотелось встретиться лицом к лицу с убийцей, вооруженным острым ножом. Если бы мандарин Тан оказался прав и убийца спокойно спал этой ночью! Динь рассматривал квадратную спину министра, который лежал, не произнося ни слова. Его непроницаемое лицо не выражало страха, его будто не заботило ни как пройдет эта ночь, ни что будет завтра. Динь много раз внимательно смотрел на него, но ничего не смог прочитать в его наглухо запечатанной душе. О чем должен думать он накануне того дня, когда ему предстоит сыграть роль приманки в последней сцене пьесы, где сюжет основан на убийстве? О чем мечтает он в эту ночь, за которой могут больше не последовать другие ночи? Может быть, под этой непроницаемой маской все же незаметно трепещет душа? Он жалел мандарина Кьена, вынужденного пойти на крайнюю меру, чтобы прекратить серию убийств, в которой он мог стать последней жертвой.
