— Вы дома? Это я — Рейхан. Откройте!
Лара открыла. Перед нею стояла Рейхан Абдалла. Она была крайне расстроена. Остановившийся взгляд, красные глаза, похоже, что она плакала. Женщина походила на затравленное животное.
— Входите, — сказала Лара и прямо-таки втащила Рейхан в комнату. — Что случилось?
Всхлипывая, она поведала о своем горе. Гольдман схватил ее сына и использовал как средство шантажа, желая заставить ее сотрудничать. Под его давлением она была вынуждена рассказать, что Эммет и Лара собираются проникнуть во дворец и освободить пленников.
— Он считает, что вы собираетесь нанести удар в среду, как мы это планировали, — сказала она. — Между тем я узнала, что Гольдман и другие уже завтра утром хотят начать курс терапии. Следовательно, им тогда же будут введены свежие натальные клетки. Это значит, мы должны перенести нашу операцию на более ранний срок.
Эммет провел рукой по лицу:
— Тогда у нас почти не остается времени для подготовки.
— Другого выбора нет.
— Вы правы, — кивнул Эммет. — Мы должны сделать все, что в наших силах. — Он бросил взгляд на часы. — Чтобы использовать хоть один шанс на освобождение пленников, необходимо действовать слаженной командой. Нам понадобится точный план-график действий. Сколько времени вы можете здесь оставаться?
— В данный момент я свободна, потому что закончила смену, но Гольдман приказал караулить мою квартиру. Чтобы прийти к вам, мне пришлось выбираться через заднее окно. Обратно мне придется вернуться тем же путем, иначе беда. — Она помолчала, прикидывая в уме. — Моя ночная смена начинается в двадцать часов. За час до начала я должна быть снова в своей квартире. Чтобы добраться до нее, мне необходимо почти тридцать минут. Это значит, что я располагаю временем до половины седьмого.
— Значит, у нас еще три часа, — констатировал Эммет. — Недостаточно, но должно хватить. С этого момента будем действовать спонтанно.
Ровно к началу смены Рейхан Абдалла снова была в лаборатории. Когда она думала о том, как пройдет предстоящая ночь, сердце начинало бешено колотиться. Кроме того, беспокойство за маленького мальчика сводило ее с ума. Но она храбро справилась со своими страхами, внушив себе, что поступает единственно правильным образом.
Механически выполняя свою работу, в мыслях она снова и снова возвращалась к плану-графику действий. Через пять часов во дворце начнется настоящий фейерверк. До тех пор она должна еще кое-что разузнать. О том, что сын заперт в комнате рядом с офисом Гольдмана, она знала. Но не имела ни малейшего представления, где размещаются Энтони Нангала и суданцы.
В половине десятого она отпросилась на перерыв, якобы выпить кофе. Так как все остальные были заняты подготовкой к завтрашней операции, перед нею были безлюдные коридоры. Рейхан могла беспрепятственно оглядеться. Тем не менее в ее распоряжении было не слишком много времени, иначе кто-нибудь мог вскоре ее хватиться и заподозрить.
Вначале она принялась обследовать восточную часть здания. Она вспомнила, что раньше там размещались подопытные животные. Но с того момента, как она вновь приступила к работе, она практически не заглядывала в эту часть здания. Рейхан поспешила в конец коридора и открыла одну из дверей. Та была незапертой, как и большинство дверей в этой части лаборатории. Дворец так хорошо охранялся, что здесь, внизу, отказались от дополнительных мер предосторожности.
Перед Рейхан предстало хорошо знакомое помещение, уставленное застекленными ящиками, в которых беспорядочно сновали тысячи мышей. Писк животных звучал как щебет птиц. Несмотря на строгие инструкции по соблюдению гигиены, пахло пометом и мочой.
Следующая комната выглядела так же, только здесь подопытными животными были крысы. В другой комнате Рейхан натолкнулась на несколько устланных соломой вольеров, в которых содержались козы и овцы.
Затем следовали три помещения с шимпанзе. Большинство животных, находясь под действием наркоза, лежали в своих клетках. Укрепленные на головах электроды вели к каким-то измерительным приборам. Гудящие компьютеры анализировали данные. Рейхан невольно почувствовала сострадание к бедным животным.
Но самую ужасающую картину ей еще предстояло увидеть: по другую сторону коридора находились уже не экспериментальные лаборатории для животных, а большой зал, напоминавший военный госпиталь. Нет, скорее отделение реанимации и интенсивной терапии. По меньшей мере двадцать кроватей, на которых лежали старики, женщины и дети, неподвижные, словно мертвые, нашпигованные инфузионными трубками и все вместе присоединенные к целой батарее систем жизнеобеспечения. Смущенная и одновременно заинтересованная, Рейхан подошла поближе к одной из кроватей и увидела девочку, которой не было и десяти лет. Глаза ребенка были закрыты. Дыхание спокойное и ровное, в такт воздуходувке в стеклянном тубусе аппарата «сердце-легкие».
Рейхан долго смотрела на маленького чернокожего ангела. Затем присела на краешек кровати и ощутила непреодолимое желание подарить немного нежности этому невинному существу. Она осторожно прикоснулась к руке ребенка — и вздрогнула от неожиданности. Рука девочки была пятнистой и распухшей, пальцы усеяны безобразными желваками. Рейхан закусила нижнюю губу. Ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы сдержаться и не расплакаться.
Она встала на подкашивающиеся ноги, чтобы рассмотреть следующего пациента, чернокожего мужчину преклонного возраста. Его руки были также обезображены, кроме того, несколько опухолей в форме картофеля покрывали лицо. Одна над левым глазом, одна на скуле и одна на подбородке. Женщина на кровати рядом выглядела не лучше. Рейхан зажала рукой рот и, нетвердо держась на ногах, направилась к выходу. Там она чуть не столкнулась с Мустилем Масуфом, коллегой, чья дочь болела синдромом Гетчинсона — Гилфорда.[21]
— О, Аллах, как ты меня испугала! — сказал он.
— Ты меня тоже, — пробормотала Рейхан, все еще пребывая в шоке от ужаса. — Что… что случилось с этими людьми?
Мустиль осторожно коснулся ее плеча:
— Очевидно, доктор Гольдман до сих пор тебе еще не объяснил, чем мы здесь занимаемся?
Она покачала головой.
— Ну, когда-нибудь ты все равно должна об этом узнать, так почему не теперь, — сказал Мустиль.
Он казался подавленным.
— На этих людях испытывалась вторая фаза терапии. Неудачно, как ты видишь. Деформации — это и есть пораженные опухолью места. Неизлечимые. Первые серии опытов вообще были сплошной катастрофой. Правда, вирус Эпштейна — Барра делал свою работу, но при последующей частотной терапии были проблемы. Это — последствия. — Он обвел взглядом зал. — Мы ввели этих людей в искусственную кому и поддерживаем их жизнь с помощью аппаратуры. Без аппарата «сердце — легкие» они уже давно умерли бы. Даже с аппаратурой случаются смертельные случаи — пятеро умерли только за последнюю неделю. Из-за высокой смертности Гольдман срочно перенес время начала терапии на более ранний срок.
