– Аппарат чай не казенный, милочка, – протянула она, явно наслаждаясь моментом. – Кто убытки оплатит?
– Пушкин, – рявкнула я, вне себя от злости. – Пшла вон отсюдова! Пока не пристукнула.
– Уголовщина!!! – заверещала тетка и побежала на кухню за подмогой.
А я стоически ждала звонка. Знала, Мишка позвонит. У него такой верной подруги никогда не было и не будет.
Вот вляпалась-то! И ведь был бы красавец какой, понятно было бы, из-за чего жилы рвать. А то шибздик, потасканный, что называется, бывший в употреблении и интеллектом не блещет. Только и знает: «трахнемся?».
Я подцепила его на второй день после того, как приехала в Питер. Он окликнул меня у ларька, когда я покупала сигареты. «Классные ноги!» Я обернулась на его жизнерадостный голос (а он всегда, как выяснилось впоследствии, веселился от души, даже с похмелья), готовая послать нахала на все четыре стороны. Но наткнулась на такую обезоруживающую улыбку, что растерялась. «Мишка!» – протянул он мне руку. «Машка», – я не могла ему не ответить. Перед глазами все заполыхало. Что поделать, любовь с первого взгляда. А у меня все не как у людей. Через час мы уже решили пожениться, а Мишка к тому же стребовал у меня согласия родить ему ребенка – «только пацана». Я была согласная на все, так он мне нравился.
А потом я познакомила его с Нинкой, подружкой по команде. И он ей в первый же вечер предложил жениться… А потом Танька сокурсница прибежала, рассказывая, что встретила любовь всей своей жизни. И зовут его Мишка, и фамилия у него такая красивая и нестандартная – Глубинкин… Оказывается, Мишка предложение руки и сердца делал всем девкам, встречающимся на его пути. И, что самое невероятное, был всегда при этом искренним. Наверное, он и вправду хотел жениться, чтоб все было, как у людей. Ведь намыкался, бедняга. Но Мишка из той породы кобелей, которые могут принадлежать всем бабам, но никак не одной счастливице. Как мне объяснило одно пособие по психологии, поэтому он так сильно нравился мне. А страдать я умею!
Смирившись со своей участью, я перестала думать о фасоне свадебного платья. Я все время ждала. Когда позвонит, когда придет. Но сама первая не звонила ни разу (ну, может быть, от силы пару звонков сделала, когда совсем не в мочь было). Опять же, как советуют психологи, – никакого насилия и принуждения! Мужчины этого страсть как не любят. Лучше всего – смиренность и покорность. Все-таки психология – великая наука! Я изо всех сил изображала из себя сестрицу Аленушку, пока, наконец, Мишка не понял, что большей жертвы он ни от кого уже не добьется.
– Машуль, ладно, не сердись на меня. Хочешь, приеду к тебе. Постель расстелила уже, небось?
– Ага… – вздохнув, я нежно опустила телефонную трубку.
В это время на кухне разгорался нешуточный скандалище: мымра, забыв про меня, прицепилась к студенту, тихому очкарику, который посмел зажечь «ее конфорку».
* * *
…Наутро, выпроводив Мишку, я не пошла на работу, а стала думать, где мне подцепить Шершнева. Я ведь ни о привычках его не знала, ни где бывает. Соваться сразу в его офис, решила я, бесполезно. Он даже на нашу Пчелкину не среагировал. А тут я – со своим носом. Деваться некуда, надо снова звонить Вальке. Настоящий зубр, как он сам себя называет: «мастодонт современного фотоискусства». Он мой первый и единственный учитель в профессии. Я с ним еще на кастинге познакомилась. И сразу его присмотрела. Как кандидат в мужья он был непригоден. (Да и Глубинкин у меня).
Зато мог меня многому научить в профессиональном плане.
Валька знал в журналистском мире всех. (И Шершнева должен был знать.) А кого не знал, тех за журналистов не считал. Ко мне он относился покровительственно. Я ему это прощала, все ж таки мужчина. Но он постоянно ругал меня, указывал, поправлял, бесконечно ставил себя в пример. Я отвечала ему той же монетой. Общение наше заключалось в том, что мы постоянно ссорились. Вот и сейчас.
– Ага, как приспичило, так сразу «Валя, помоги!» А ты помнишь, что мне в последний раз сказала? – Валька цинично выругался.
– Ой, да что я такого сказала-то? – миролюбиво заголосила я.
– Цитирую: «Хреновые снимки, хреновый фотограф, хреновая аппаратура». И это все про меня.
– Все! Я еду к тебе извиняться! Какую бухашку будешь пить?
– Портвейн хочу, крымский, – капризно протянул Валентин. Вот за что я его люблю, так это за то, что он всегда на все согласный.
Через час я уже сидела в Валькиной мастерской и, перебирая его архив, бубнила себе под нос:
– Шершнев Александр Владимирович. Где родился, на ком женился, что делает по утрам и вечерам, с кем спит и с кем только мечтает, в общем, все-все-все надо знать.
– Шершнев – человек известный в узких кругах, – бормотал Валентин, дуя в заплесневелый стакан. – Бизнес свой правильно строит, никуда особо не лезет. Но весь журналистский мир на него молится, поскольку розничная торговля в метро – это все!
– А фотки его у тебя нет?
– Что он – звезда, чтобы я его в архиве хранил? Обычный такой, высокий, плечистый, в тоненьких очках. В общем, ничего запоминающегося.
– Старый?
– Да лет сорок.
– А бывает где – знаешь?
– Бывает там, думаю, где хороший джаз. Я его пару раз у Голощекина встречал: сразу видно – поклонник джаза: глаза закроет, чуть не мурлыкает. Да он и с Голощекиным – за руку. Дружат вроде.
– Значит, надо искать в Джаз-филармоник?
– Не обязательно. Вот завтра, например, в «Паутине» известные черные блюзмены из США единственный раз выступают. Говорят, даже внук Арта Блэйка будет. Думаю, что Шершнев твой там тоже будет… Хотя так странно – «Паутина» и джаз: не вяжется как-то…
Я много слышала про это место, но ни разу там еще не была. Говорили, что в этом клубе собирается вся элита, сливки общества. Билеты туда купить почти невозможно. Что ж, тем интересней задачка. Нет места, куда бы не проникло око профессионального папарацци!
– Люсьена!!! – кричала я в телефонную трубку. – Все-таки ты мне дашь деньги на представительские расходы!
* * *
Вечером, начесав на голове прическу а-ля «взбесившийся муравейник» и наведя на глаза синие тени-стрелки, я вышла из дома. В маленькой кожаной сумочке был спрятан мой единственный цифровой фотик, приобретенный с большим трудом в комиссионке. (Я до сих пор выплачиваю за него деньги и потому беру его только на самые ответственные задания. В остальных случаях я прекрасно справляюсь одним «Зенитом», как папка говорит, «это мое главное приданое».) Витька на «жигулях» довез до самого клуба: у меня была гарантия, что колготки – целы, а туфли – не оттоптаны в метро.
Возле крыльца клуба кучковался народ, пытаясь пробиться внутрь. Двухметровые охранники лениво отодвигали их руками от входных дверей. Та-а-ак, в эту пролетарскую толпу я, конечно, не пойду.
Я завернула за угол и вышла на проспект, по которому с ревом несся поток автомобилей. Элегантно взмахнув рукой, я остановила черную иномарку. – Муж-ж-жчина, – проворковала я в окошко. – Дело пары секунд, зато я вас буду помнить вечно.
