к нему и, глядя прямо в глаза, спросил:
— Вождь кайова Тангуа лжец или он предпочитает правду?
— Ты хочешь меня обидеть?
— Нет, но я хочу знать, что думать о тебе. Отвечай!
— Шеттерхэнд знает, что я люблю правду.
— Проверим! Ты всегда выполняешь условия договора?
— Да.
— Тогда так должно быть всегда, ибо тот, кто не соблюдает обещание, достоин презрения. Помнишь, что ты мне обещал?
— Когда?
— Когда я стоял у столба.
— Тогда я о многом говорил.
— Это правда, но ведь ты догадываешься, о чем я веду речь?
— Нет.
— Тогда я вынужден напомнить тебе — ты желал разделаться со мной.
Он весь съежился.
— В самом деле?
— Да. Тебе хотелось размозжить мне череп.
Тангуа явно испугался.
— Не… помню… — запинаясь, прошептал он. — Шеттерхэнд неправильно меня понял.
— Виннету все слышал и может подтвердить.
— Да, — с готовностью подтвердил Виннету. — Тангуа хотел рассчитаться с Шеттерхэндом и хвастался, что размозжит ему череп.
— Слышишь? Это твои слова! Что ж, выполняй обещание!
— Ты этого требуешь?
— Да. Ты назвал меня трусливой жабой. Ты оклеветал меня и сделал все, чтобы погубить нас. Тогда ты был храбрым. Хватит ли тебе теперь храбрости, чтобы сражаться со мной?
— Я сражаюсь только с вождями!
— Я и есть вождь!
— Как это ты докажешь?
— Просто: повешу тебя на первом попавшемся дереве, если ты откажешься от боя со мной.
Для индейца угроза быть повешенным является смертельной обидой. Выхватив из-за пояса нож, Тангуа разразился угрозами и бранью:
— Собака, я заколю тебя!
— Хорошо, но только в честном поединке!
— И не подумаю! Я не хочу иметь дела с Шеттерхэндом!
— А когда я был связан и беззащитен, ты хотел иметь со мной дело, подлый трус!
Тангуа был готов кинуться на меня, но между нами встал Виннету.
— Мой брат Сэки-Лата прав. Тангуа пытался очернить и погубить тебя. Если теперь Тангуа не сдержит слово, значит, он трус и должен быть изгнан из своего племени. Решай немедленно, мы не хотим, чтобы говорили, будто апачи принимают у себя трусов. Что собирается сделать вождь кайова?
Тангуа обвел взглядом плотные ряды индейцев. Апачей было в четыре раза больше, чем кайова, к тому же последние находились на чужой территории. Нельзя было допустить ссоры между двумя племенами, особенно сейчас, когда кайова доставили богатый выкуп, а их вождь все еще был пленником апачей.
— Я подумаю, — ответил уклончиво Тангуа.
— Мужественный воин долго не думает. Либо будешь бороться, либо тебя всю жизнь будут называть трусом.
— Тангуа трус? Тому, кто осмелится так сказать, я вонжу нож в сердце!
— Я так скажу, — гордо и спокойно произнес Виннету, — если ты не сдержишь слово, данное Шеттерхэнду.
— Сдержу!
— Значит, ты готов сразиться с ним?
— Да.
— Немедленно?
— Немедленно! Я жажду его крови!
— Теперь надо решить, каким видом оружия вы будете сражаться.
— Кто должен решить?
— Сэки-Лата.
— Почему?
— Потому что ты его обидел.
— Нет, это я должен выбирать оружие.
— Ты?
— Да, я, потому что это он обидел меня. Я вождь, а он просто бледнолицый. Значит, я важнее его.
Я решил спор:
— Пусть Тангуа выбирает, мне все равно, каким оружием победить его.
— Ты не победишь меня! — крикнул Тангуа. — Неужели ты думаешь, я соглашусь сражаться на кулаках, зная, что ты всегда побеждаешь в таком поединке, или на ножах, чтобы ты убил меня, как Мэтан-Акву, или на томагавках, что даже для Инчу-Чуны оказалось не под силу?
— Что же ты выбираешь?
— Мы будем стреляться, и моя пуля пронзит твое сердце!
— Согласен. А мой брат Виннету заметил, в чем признался Тангуа?
— Нет.
— Тангуа подтвердил, что я сражался с Ножом-Молнией, чтобы освободить апачей; до сих пор Тангуа отрицал это. Видишь, я имею право называть его лжецом!
— Лжецом? — крикнул Тангуа. — Ты поплатишься жизнью. Поскорее дайте ему ружье! Пусть поединок начнется немедленно, я заткну глотку этой собаке!
Свое ружье Тангуа держал в руке. Виннету послал воина в пуэбло за моим карабином и патронами, которые я всегда носил с собой, пока был на свободе. Все сохранялось в полном порядке. Виннету хоть и считал меня врагом, заботился о моих вещах.
— Пусть мой брат скажет, сколько раз и с какого расстояния вы будете стрелять, — обратился ко мне Виннету.
— Мне совершенно все равно, — ответил я. — Кто выбирает оружие, тот пусть и ставит условия.
— Да, я решу, — сказал Тангуа. — Стреляться с двухсот шагов до тех пор, пока один из нас не упадет и не сможет подняться.
— Хорошо, — согласился Виннету. — Я буду следить за соблюдением правил. Стреляете по очереди. Я встану рядом и пристрелю того, кто осмелится нарушить условия. Кто стреляет первым?
— Я, конечно, — выкрикнул Тангуа.
Виннету холодно произнес:
— Тангуа пытается получить все преимущества. Первым будет стрелять Шеттерхэнд.
— Нет! — ответил я. — Пусть будет, как ему хочется. Он выстрелит один раз, потом я, и все будет кончено.
— Нет! — возразил Тангуа. — Мы будем стрелять до тех пор, пока один из нас не упадет!
— Конечно, именно это я и хотел сказать, потому что мой первый выстрел свалит тебя.
— Хвастун!
— Посмотрим! И знай: хотя я должен убить тебя за твою подлость, я не сделаю этого. Я накажу тебя тем, что прострелю твое правое колено.
— Вы слышали? — расхохотался Тангуа. — Этот бледнолицый, которого его друзья называют гринхорном, предупреждает, что с двухсот шагов размозжит мне колено! Смейтесь, воины, смейтесь!
Он посмотрел вокруг, но никто не рассмеялся, и Тангуа сказал:
— Вы боитесь его, а я с ним разделаюсь! Пойдемте, отмерим двести шагов!
Принесли мой флинт. Я осмотрел его и убедился, что все в полном порядке, а стволы заряжены. На всякий случай я выстрелил из обоих стволов и зарядил ружье повторно. Тут подошел ко мне Сэм и сказал:
— Мне бы хотелось задать вам сто вопросов, но у меня нет ни времени, ни возможности. Поэтому спрошу только об одном: вы действительно собираетесь прострелить ему колено?
— Да.
— Только колено?
— Такого наказания вполне хватит.
— Нет! Такую мразь надо уничтожить без пощады, чтоб мне лопнуть! Вы только вспомните, сколько несчастий произошло с тех пор, как он решил украсть лошадей апачей!
— Его подговорили какие-то белые.
— А он поддался на уговоры! Я просто всадил бы ему пулю в лоб. Уж он-то будет целиться вам в голову!
— Или в грудь. Я в этом уверен.
— Он не попадет. Хлопушка этого негодяя ни на что не годится.
Тем временем индейцы отмерили двести шагов, и мы заняли свои места. Я стоял молча, зато Тангуа безостановочно извергал потоки брани, которую и повторить невозможно. Виннету не выдержал:
— Вождь кайова должен
