Утром ему принесли бумагу на подпись. Фельдшер говорил Равиле, что это пустышка, ведь личность господина так и не удалось идентифицировать.
– В деле он записан как «условный Дитр Парцес», – отрезала она. – И здесь он у нас значится так же. Как бы его не звали, для законников он «условный Дитр Парцес». Отлично, – промолвила она, когда пациент расписался. – Вечером же вами и займусь.
Вечера Дитр ждал с тревогой. Как тень отреагирует на однокашницу из своего временного узора, он не знал. Скорее всего, паразит решит перед ней покрасоваться, ему всегда было важно внимание этой женщины. Впрочем, будь она мужчиной, от этого бы мало что изменилось – Ребусу было чуждо почти все человеческое, и влечение тоже.
Его привели в комнату, заставленную странными приборами, напоминающими одновременно микроскопы и швейные машинки.
– Знакомьтесь, – Равила обвела рукой комнату с приборами, – душескоп.
В центре комнаты было кресло с мягкими регулируемыми ремнями, при виде которых Дитр даже не стал скрывать, что ему страшно, и поежился.
– Это от опасностей вашего проклятия, – объяснил фельдшер, устилая подголовник кресла чистой тканью. – Некоторые люди не терпят глубокого проникновения душескопа в свою сущность и начинают защищаться – с последующей опасностью для медперсонала.
– От его проклятия ремни нас не защитят, Клес, – заметила Равила Лорца, стоявшая к ним спиной. Она занималась одним из приборчиков. – Можешь не привязывать, но лучше позаботься о себе.
Фельдшер задумчиво кивнул и стал искать капельницу с дурманом.
– Это последний раз, когда мы вводим вам дурман за этот десяток дней, – сообщила Лорца. – Иначе вы станете зависимым.
– Мне не нужен дурман, – ответил Дитр, устраиваясь в кресле.
– Сам не ведает, что несет, – хмыкнул Клес, протирая иглу спиртом.
С него сняли ботинки и обработали спиртом каждый палец на руках и ногах. Потом под локоть ему ввели иглу и открыли дурман. Дитр так и не узнал, как работают приборчики, потому что он уснул, провалившись в телесное небытие, прежде чем врач и фельдшер все настроили.
Он лежал посреди клумбы с гигантскими колокольчиками и кровоточил. Кровь шла у него из носа и из кончиков пальцев. Боли не было, но жизненные силы капля за каплей утекали в землю. Вокруг парили бражники и где-то далеко щелкал хвост гремучника. Воспоминание о гремучнике повергло его в странную полутрезвость. Он понимал, что сейчас его изучают душевник с фельдшером, но проснуться он не мог. А еще к ним приполз гремучник, он где-то там, среди приборчиков с иглами.
Жизнь вытекала из него на землю, а из-под земли произрастала тень, закрывая собой колокольчики и отгоняя бражников. Тень проявлялась горелым образом, тень обретала очертания Ребуса. Отвесив поклон, тень заговорила:
– Равила, уважаемая коллега моя. Чем мне на этот раз тебя удивить?
Дитр чувствовал, как где-то в телесном отшатнулась от тени сущность врача, которая боялась ответить тени что-либо, дабы не спровоцировать темную гниль. Кровь перестала течь и начала сворачиваться, а тень разочарованно зашипела, потому что Равила Лорца не желала беседовать со всемирным злом, что оставил Ребус в душе Дитра Парцеса.
Таяли колокольчики, а бражники уносились в небо и опадали Дитру на лицо каплями дождя. Тень протянула свои щупальца, жаждая устроить спящей жертве очередную пытку кошмарами, как вдруг застрекотала змея. Дитр Парцес спал обычным дурманным сном без сновидений.
Когда он проснулся, день уже клонился к середине. Фельдшер уложил его на бок, чтобы он не захлебнулся слюной в своем искусственном сне. В палате пахло табаком, но ни змеи, ни ее папиросного пюпитра не было. Даже пепел смели с его тумбочки. Дитр тяжело поднялся и пошел в уборную, где была и раковина. Ему поставили зеркало, чтобы он мог бриться. Зеркало ставили не всем, сказал фельдшер. Были случаи, что люди разбивали стекло и начинали наносить себе повреждения, а иные пациенты зеркал попросту боялись. Дитр видел в зеркалах многое – и себя, и Ребуса, он воспринимал это как часть невыносимой, но телесной реальности, которую надо терпеть, как войну или кризис ценностей. Зеркало показывало его собственное лицо, и Дитр подумал, что давно не разглядывал себя. Он по-прежнему выглядел нездоровым, однако шеф-следователь отметил про себя, что явно похорошел. По крайней мере, лицо уже не казалось таким острым, а мешки под глазами были лиловыми, а не черными. «Это все сон под змеиный стрекот», – подумал Дитр, умываясь над раковиной.
Он вышел из палаты и пошел по коридору, где были врачи и пациенты. Последние в большинстве своем выглядели вполне сносно, но хмуро. «Всемирная безысходность – самая распространенная душевная болезнь», – вспомнил он слова из медицинской статистики в одной из газет. Люди были хорошо одеты, ведь душевный приют был платным. Впереди что-то зашевелилось, и Дитр увидел, что медперсонал и пациенты расступаются перед чем-то, глядя на пол. По гладкому паркету шустро двигалась змея с папиросой в пасти.
– Добрый день, шеф, – сказал змее один из фельдшеров, и рептилия приветственно стрекотнула хвостом.
– Это человек? – выдохнул Дитр, который все еще думал, что его сложно удивить.
– Ну а где вы еще видели змею с таким количеством вредных привычек? – ухмыльнулся фельдшер. – Это наш шеф-душевник. Он просто временно обесчеловечился.
Одна из дверей распахнулась, и навстречу змее шагнула Равила Лорца. Подхватив змею на руки, она перекинула чешуйчатое тело через плечо и зажала меж пальцев папиросу. Выгнув шею, змея прикладывалась к папиросе, пока Равила что-то выговаривала обесчеловеченному.
– Приведи себя в порядок, к тебе сегодня сестра приедет, – донеслось до Дитра. – Прими противоядие, проблюйся и стань наконец-то человеком!
Змея в знак несогласия хлопнула ее хвостом по смуглой щеке.
– Ну что с тобой делать, – вздохнула она и ушла обратно в свой кабинет, унося шеф-врача на своей шее.
Дитр нашел себе компанию в лице отставного механика, который полагал, что его преследуют агенты Доминиона, чтобы он работал на их армию. Оценив рост и ширину плеч шеф-следователя, Кнер Вонцес пришел к заключению, что Дитр не является агентом Доминиона, и поэтому с ним можно сыграть в лепестки-и-бокалы. Дитр каждый раз морщился, когда его исколотые пальцы касались фигур. Игра была сложной, и чтобы в нее выиграть, требовался либо холодный расчет комбинаций, либо всемирное везение. Ни того, ни другого у Дитра не было, и механик постоянно его обыгрывал – он очень хорошо знал законы цифр.
Кнер Вонцес запатентовал много чего хорошего, и оно до сих пор приносило ему прибыль. Но семья, очевидно, снюхавшись с Доминионом, отправила его в душевный застенок на растерзание Лорце и ее шайке-лейке. Лорца – ирмитка, а ирмитам доверять нельзя. Они темный народ, но никто, кроме проклятого Доминиона, этого не понимает. Они лишились земли, но сохранили свою идентичность. Вполне вероятно, что у них свои всемирные способы связи, говорил Вонцес. Вероятно, имеет место заговор.
