в грудной клетке случился настоящий взрыв.
Чтобы Мартин Лайл пошатнулся и больше не смог найти точку опоры, потому что Адрия выбьет из-под его ног землю, заставит признать, что он слаб. Что у него не хватит сил сопротивляться.
Она бесстыдно впивается в его губы и чувствует, как быстро Мартин сдается. Как его руки тянутся к ней. Как пальцы путаются в одежде. Как ладони сжимают ее талию, не желая отпускать. До яростной боли Роудс смыкает зубы на его губах, и Мартин не сопротивляется – Адрия знает, что сегодня уже не найдет никакого сопротивления.
Поэтому рычит ему в губы, пока где-то далеко на фоне все еще воет сирена:
– Раздевайся.
И Мартин Лайл слушается, наспех стягивая кофту, чтобы вернуться к болезненному поцелую, почувствовать ту боль, которую дарит ему Адрия взамен на собственную власть. Она улыбается. Посмеивается, когда Мартин склоняется к ее шее, оставляя горючие жадные поцелуи. Она откидывает голову, позволяя этим поцелуям случиться – не потому, что так хочет он, а потому, что так хочет она.
Она и раньше хотела этого, но если раньше внутри нее кипело так много страхов и злости, то сейчас внутри лишь адреналин и злорадное наслаждение.
Все рубежи пройдены, больше нечего терять.
И Адрия больно стягивает волосы Мартина меж пальцев, буквально отрывает его от себя, а потом отталкивает. Но только чтобы показать, что может. Быстро скидывая на землю куртку, она притягивает парня назад, позволяя вернуться, позволяя жадно вгрызаться в ее тело так, будто ничего другого у Мартина Лайла уже не осталось.
Возможно, у самой Адрии не осталось и этого. После того как ее тело стало достоянием общественности, она больше не чувствует, что это тело принадлежит ей. Не знает, почему это тело нужно ограничивать или прятать.
Не знает, почему она не может заняться с Мартином Лайлом грязным сексом в грязном проулке. Если захочет этого сама.
И она хочет. Оседая вдоль кирпичной стены на холодный асфальт вместе с Мартином, Адри чувствует одновременно так много и так мало. Слышит, как все еще визжит вдалеке сирена, как колени больно упираются в шершавый асфальт, как руки и губы Лайла беспрепятственно шарят по ее телу в тщетной попытке насытиться прикосновениями и поцелуями, но они оба знают, что ему нужно другое – боль, которую способна подарить Адрия. Напомнить, что Мартин Лайл тоже чокнулся. И если гореть Адрии, то он сгорит вместе с ней.
И они горят. Горят судорожно, горят с болью в темноте городского проулка, горят, как люди, которым уже нечего терять.
Глава 34
Спустя две недели
Адрия закидывает ногу на ногу, упираясь боком в металлическую поверхность стола, и неотрывно смотрит в угол комнаты. Оттуда широкоплечий охранник встречает ее испытующий взгляд суровой сосредоточенностью, выдвигая массивный подбородок вперед с немым вопросом – чего уставилась? Их переглядывания продолжаются уже несколько минут, и Адрия не намерена сдаваться. Но когда железная дверь в комнату распахивается со звоном замков и на пороге возникает силуэт в оранжевой робе в сопровождении еще одного силуэта в сером, охранник неосознанно отводит взгляд. Адрия торжествующе ухмыляется, и только убедившись, что широкоплечий осознал свое поражение, оборачивается к матери.
Дебра Гарднер на свой манер обворожительно улыбается всем в комнате и никому конкретно. От одного ее вида Адрии уже хочется закатить глаза, но она сдерживается, склоняет голову, оглядывая мать с показной небрежностью.
– Милая, ты пришла.
– Я всегда прихожу, – отсекает резко Адри, но спустя паузу решает продолжить: – Как будто у меня есть выбор.
– Не будь ко мне жестока. – Дебра усаживается напротив и по привычке поправляет оранжевую робу, которая на удивление до ужасного ей идет. – Ты же знаешь, я так жду наших свиданий.
– Не верю, – кисло произносит Адрия, выпрямляясь.
Она откидывается на спинку стула и нервно теребит край кожаной юбки. Не хочет выдавать нервозности, которая преследует ее по пятам весь путь от дома до тюрьмы, но получается сомнительно. Если говорить точно, нервозность преследует ее с момента столкновения с Мартином в переулке и усиливается после, когда она встречается с ним вновь, почти досконально повторяя сценарий первой ночи. Только во вторую их встречу, неделю спустя, не воет сирена, их не ищут копы, и никто не рискует быть задержанным. Зато во вторую ночь судорожно вибрирует ее телефон, когда Аманда набирает племяннице девять раз подряд. «Я думала, с тобой что-то случилось», – говорит тетя после. Адрия в ответ лишь смазанно улыбается: «Со мной постоянно что-то случается». Аманда верит, но почему все это «случается», они не обсуждают. Аманда не глупа и догадывается, что к разбитому стеклу в баре Адрия имеет прямое отношение, только не желает знать подробностей, чтобы не обрекать племянницу на последствия.
Дебра принимается рассказывать, как обстоят дела у нее в тюрьме. Как Джессика Саймон, которая сидит в соседней камере за разбой, преследует Дебру издевками и настраивает против нее остальных. Как Дебра, конечно же, не готовая к прямому столкновению, догадывается, что Джессике нужно не так уж много – всего лишь сигареты. Джессика, не последняя в тюрьме женщина, имеет право требовать. И Дебре удается договориться с охранником, чтобы тот добыл сигарет. А потом снова и снова. Как итог – Джессика остается довольна небольшим подношением, а Дебра, как почти и всегда, избегает незавидной участи. Они с Джессикой Саймон даже начинают общаться, потому что выясняется, что Джессика Саймон, цитируя Дебру, «не такая уж чокнутая».
Адрия слушает все это, пытаясь подавить раздражение, убедить себя, что ее мать не спятила, если рассказывает об этом таким будничным тоном, будто сидит на кофе-брейке с подружками.
Но когда Дебра выдает, что «главное найти правильных людей», Адрия не выдерживает:
– Ты хоть понимаешь, что несешь? – она поднимает на мать сверкающий взгляд и подается вперед.
Дебра застывает и неосознанно поправляет прическу.
– Ты в тюрьме, боже! Ты понимаешь это?
Охранник в углу комнаты с интересом поворачивается в их сторону. Но Адрии плевать, внутренний механизм уже заводится, и она больше не может выслушивать все это, выносить эту комнату и встречи с Деброй в этой комнате. Встречи, которые всегда оканчиваются одним и тем же: «Милая, люблю тебя». Потому что это неправда.
– Милая, что случилось? – Дебра встревоженно хлопает глазами, тянет руки к дочери, но та лишь небрежно отстраняется.
– Что случилось? Ты серьезно? – голос Адри взмывает вверх. – Ты сидишь здесь и рассказываешь мне, как обустроила свой чертов тюремный быт, как
