убийстве Грейс, – произношу я. – Продержали там ночь. Я только что из суда. Я должен жить здесь. Освободили под залог. Прости. Мне искренне жаль, Себ.
Его лицо бледнеет.
– Тебя обвинили? Но как? – ошарашенно спрашивает он.
– Они думают, Себ, что я убил ее.
Мои глаза без предупреждения краснеют.
– Я всю ночь пытался выяснить, что с тобой, но эти ребята из полиции порой ведут себя как последние сволочи, – говорит он, заключая меня в объятия.
Потом ведет меня внутрь, прямиком на кухню. Секунду мы молча смотрим друг на друга. Вдруг я ощущаю себя опустошенным, грязным. Сопротивляюсь мысли о ванне, но местами кожа чешется невыносимо. Какая-то часть меня думает, что грязь на коже сродни амулету. Не она ли защищала меня все время, пока я не принял тогда ванну, впервые за многие годы? Столько хочется сказать, но мой навык общения, и так-то весьма скудный, за ночь в камере и вовсе испарился.
– Пойдем, – говорит Себ, – я только что сварил кофе.
– Слушай, если ты не против, я просто пойду наверх и… – начинаю я, но он сует мне в руки чашку и садится.
– Тебя обвинили в убийстве? – снова спрашивает он.
Глотаю крепкий кофе и киваю.
– Что ты им сказал?
– Немного. В основном «без комментариев».
– Но ты сказал им, что не совершал этого? – Себ смотрит мне прямо в глаза.
– Вряд ли я говорил именно так. Пожалуй, что нет, – отвечаю, прокручивая события дня у себя в голове.
Он отстраняется, будто от удара.
– Что? Но почему нет, Ксанд? Не могу поверить. Это же серьезно.
– Потому что, – говорю я и задумываюсь.
А затем оно принимает очертания. Пытаюсь успокоить дрожь в пальцах. И затем слышу собственный голос:
– Потому что я не уверен, что этого не делал.
Глава сороковая
Пятница
– Не могу поверить, Ксандер, – качает головой Себ. – Не верю, что ты мог бы. Помню, что ты чувствовал к ней, ты любил ее. Ты бы не причинил ей вред. Ведь правда?
– Да. Ну то есть вряд ли я мог бы, Себ. Я действительно любил ее и все еще люблю. Но они считают именно так. И они – это полиция.
– Полиция может ошибаться, Ксандер. Ты бы точно знал, если б совершил это. И, что еще важнее, мы бы знали. – Он со вздохом смотрит на меня. – Ты весь измучен. Давай-ка накормим тебя немного.
Он роется на полках в поисках ингредиентов.
«Мы бы знали». «Мы». Вспоминаю о Нине, ее реакции на меня.
– Я должен сходить к Нине, – говорю я. – Где она живет?
Он останавливается и смотрит прямо на меня. Между нами гранитная столешница.
– Нина? Ты серьезно?
– Я должен выяснить насчет долларов. Мне нужно объяснение.
– Не уверен, что это хорошая идея.
– Почему?
– С ней где сядешь, там и слезешь. Когда ты ушел, она здорово разозлилась. Но ни разу и словом не обмолвилась, взяла ли в итоге деньги или нет.
– Но мы ведь оба знаем, что взяла, ты же нашел сережку.
– Знаю, – он жестом успокаивает меня, – согласен с тобой. Только не уверен, выйдет ли толк.
На столе появляется еда, но я вижу перед собой лишь рассветное небо, меняющее цвет. Ерзаю на краю стула. Я обязан увидеться с ней.
Он дожевывает салат.
– Я бы мог позвонить ей. Надавить на нее немного, да? Только не уверен, что, загнав ее в угол, не сделаю хуже.
Я не понимаю, почему Себ не видит, насколько это для меня важно.
– Мне плевать, в каком она углу. На кону моя жизнь.
– Ладно, ладно. – Он поднимает руки. – Я позвоню. Спрошу, можем ли мы заскочить.
– Лучше я просто приеду. А то она сразу нас отошьет.
Себ раздумывает некоторое время, а потом уступает, кивая. Мы едем. Себ уверенно сжимает руль; мои ноздри наполняет запах дорогой кожи. Через десять минут мы сворачиваем на улицу, где она, по видимости, и живет. Замедляемся.
– Я с тобой, Ксандер. Не хочу оставлять тебя с ней наедине, особенно учитывая ее недавнее поведение.
– Со мной все будет в порядке, Себ, – говорю я, ожидая, что он посмотрит мне в глаза.
Он плавно останавливает автомобиль.
– Могу я подождать тебя здесь?
– Нет. Правда. Все будет в порядке.
Он глубоко вздыхает.
– Ну если ты так уверен, – говорит он. – Красная дверь.
Выйдя из машины, направляюсь к ухоженному саду у входной двери. Сам садик небольшой, но я знаю, что в этой части Лондона, в Далич-вилледж, стоимость такого коттеджа может заставить прослезиться. Она наверняка все еще работает в финансовой или какой-то схожей сфере, не менее денежной. Стучу в дверь дверным кольцом, сердце екает. Жду. Вечерняя мгла тихо спускается на мои плечи. Начинаю дрожать от холода, и наконец дверь открывается.
В дверном проеме стоит Нина, ее волосы блестят и стильно уложены. Она одета так, будто только что вернулась с работы. Голубое платье из толстой шерсти – букле, так вроде называется?
– Нина.
Завидев меня, она вздыхает.
– Что тебе нужно, Ксандер?
– Хочу поговорить.
– Если это насчет денег, мне больше нечего сказать, – отвечает она, скрестив на груди руки.
– Я не убивал ее, Нина, – лопочу я.
– Да ну? А я думаю, мог бы.
– Нина, я не знаю, что Грейс тебе наговорила, но я ее не бросал. Это она бросила меня и разбила мне сердце.
Она качает головой, едва сдерживая злость, затем разворачивается, чтобы захлопнуть передо мной дверь.
– Подожди. Ладно. Знаю, ты не согласна со мной. Это нормально. Я понимаю. Она твоя подруга.
– Была. – Нина сверлит меня взглядом. Вызывает на бой.
– Была. Я бы удивился, если б ты не приняла ее сторону. Но не за тем я здесь. Я должен узнать, что случилось с деньгами.
Уже закрывая дверь, она останавливается.
– Мне все равно, поверишь ты или нет, но нет у меня этих денег, – произносит она, придерживая рукой дверь.
От этих слов сжимается сердце.
– Нина. Если бы я мог тебя вообще ни о чем не спрашивать, поверь, я бы так и сделал. Но не могу, Нина. Не могу обойтись без тебя. Меня обвиняют в убийстве, Нина. Я этого не совершал. Они думают, я убил ее из-за денег.
Сказав это, чувствую, как в голове все поплыло, не выдержав давления. Готов разрыдаться от бессилия, сделать хоть что-нибудь, чтобы переубедить ее.
На мгновение она задерживает на мне взгляд, а затем закрывает дверь.
– Пока, Ксандер.
Стою и смотрю на закрытую дверь. Мне конец. И уже собираюсь уйти, как вдруг дверь снова открывается.
– Послушай. Если это
