class="p1">— Виктор. Наконец-то ты очнулся, — сказала Надежда, открыв глаза.
— Мы всю ночь ухаживали за тобой, — добавила Вероника.
— Ухаживала Вероника, ведь только она изучала целительство, — улыбнулась Надя.
— Долго я был без сознания? — я попытался встать с кровати, но всё тело чудовищно болело. Хотелось кричать от боли.
— Десять часов и двадцать три минуты. Тебе лучше отлежаться. Ожог был настолько сильным, что твою спину прожгло до самых костей. Если бы твой бог покровитель не помог, мы бы тебя потеряли…
— Ха-ха. Дубровского ещё никому не удавалось… кхе-кхе, — я закашлялся, так как в горле пересохло, а губы потрескались.
— Вот, попей водички, — Надежда поднесла стакан к моим губам и неспеша напоила.
— Помогите встать, — попросил я.
Девушки беспокоились о моём самочувствии и хотели, чтобы я подольше повалялся в кровати, но подчинились. Сёстры Львовы нежно взяли меня под руки и помогли подняться. Идти в палате было некуда. Впрочем, я и идти-то не мог, по крайней мере, самостоятельно. Они подвели меня к зеркалу, хоть я и не просил.
Из зеркала на меня посмотрел человек, отдалённо напоминавший Дубровского. Серый цвет кожи, глаза ввалились, заметно исхудал, на лбу выступают вены. С трудом приподняв руку, я расстегнул больничную рубаху. По всему телу разлилась синюшная венозная сетка, как будто яд распространяется по моему телу. Жуть. Неужели я обращаюсь в лича?
Девочки повернули меня боком и я понял, почему с трудом шевелюсь. Чёрно-красная корка покрывала всю спину, ноги и руки с задней стороны тела. Мышцы практически уничтожены, а ещё эта корка лопается при каждом движении, что и доставляет жуткую боль. Зато есть мана. Крупицы маны, но они есть.
Собрав эти крупицы, я создал паучье кресло, на котором мы катались с Юлией по академии, и попросил девчонок меня в него усадить. Как только я оказался на кресле, спину, заднюю сторону ног, рук, затылок пронзили тончайшие нити целебных лоз, из которых хлынул сок. В комнате запахло чем-то похожим на эвкалипт и я улыбнулся. Боль начала отступать.
— Что с демонами?
— После того, как купол рухнул, они прекратили наступление. Сейчас забивают лагерь и открывают новые порталы. — Надин голос звучал, как колокольчик.
— А ещё распространяют скверну по округе, — сказала Вера с какой-то вселенской скорбью в голосе.
Отличные новости. Мы выиграли хотя бы немного времени. Я собрался выехать к моим людям, чтобы они знали, что Дубровский жив. Но вспомнил, что я в больничной робе. Так себе предводитель. Таким видом мораль не поднять.
— Вероника, поднимись на второй этаж замка, вторая комната слева. В шкафу будет десяток моих кителей. Принеси, пожалуйста, один и какую-нибудь обувь.
— Да, мой герой, — улыбнулась Вера, наклонилась и поцеловала меня в щеку.
Я немного опешил от такого поворота событий. Вероника ушла, оставив нас с Надеждой наедине.
— Она очень благодарна за то, что ты спас нашего отца. Если бы он умер, не знаю, что бы мы делали… — скорбным тоном сказала она и, смахнув наворачивающуюся слезу, улыбнулась. — Хорошо, что вы оба живы.
— Где Лев?
— Десяток сломанных костей, потерял два пальца, а в остальном — полный порядок.
— Гляжу, ты не очень переживаешь о брате, — ухмыльнулся я.
— Он большой мальчик, и способен о себе позаботиться, — пожала плечами Надя.
— Я, вроде как, тоже большой мальчик, но вы заботитесь обо мне.
— Жены должны заботиться о своём муже, — промурлыкала Надежда, влюблённо посмотрев на меня.
От её лучезарной улыбки мне даже перехотелось бухтеть про то, что без меня меня женили. В палату вошла Вероника. Когда она открыла дверь, я услышал стоны сотен голосов. За стенами была целая армия раненых.
— Я принесла всё, что ты просил, — улыбнулась Вера и протянула одежду.
— Спасибо. А теперь, брысь за дверь, — ласково сказал я и, призвав лозы, поднял себя с кресла. Девушки нехотя потянулись на выход.
Знаете, лозы я использовал по-разному, но никогда не переодевался с их помощью. С трудом расстегнул пуговицы, стащил больничную робу и напялил на себя новую одежду. Ну вот! Красавец-мужчина на паучьем троне. Ха-ха. Ноги и руки едва шевелятся, зато выгляжу пристойно.
Мерно постукивая паучьими ногами, я выехал на кресле в коридор, где меня ждали сёстры. Надежда заняла место по правую руку, а Вероника — по левую, и мы направились к выходу. Двери в палаты были приоткрыты, что позволило мне осознать катастрофичность принятого решения.
Я решил спасти Ершова, но ради этого уже сейчас пришлось пожертвовать тысячами жизней. Те, кто выживут, останутся инвалидами до конца своих дней. Нет, мы с помощью Гру, конечно, сможем восстановить утраченные конечности, а также я могу закупиться регенерирующим зельем в лавке Ыбракхта, но это не вернёт погибших.
Вечная дилемма. Спасти то, что тебе дорого — и разрушить чужой мир; или пожертвовать собственным — ради общего блага? Впрочем, это бесполезные размышления. Если бы я отказался от идеи помочь Ершову, то дверь рано или поздно всё равно бы открылась, и ещё большой вопрос, смогло бы пространственное хранилище её сдержать или нет?
Если нет, то дверь могла появиться где угодно. В Дубровке, в Иркутске, в столице. Всё бы зависело от того, где бы я был в момент демонического прорыва. Сейчас мы хотя бы были готовы к вторжению и сделали всё, что смогли. К тому же, настоящая война только начинается. Рогатые падут, даже если снова придётся использовать сердце проклятого. Но лучше обойтись без этого.
Мы выехали на порог замка и я тяжело вздохнул. Всё свободное место занял палаточный лагерь, в котором разместились гвардейцы Львовича. На вскидку около двух тысяч палаток, часть из которых использовалась в качестве лазарета для бойцов, получивших лёгкие ранения.
Догорали костры, гвардейцы с хмурыми лицами обсуждали битву, пока на стенах их товарищи вели наблюдение за противником. Мои гвардейцы расположились рядом с ареной и там было немного веселее. Монголы и айнарцы смеялись, майор Ганибал стоял на башне танка и размахивал руками, травя какую-то байку.
Вот, что значит люди, привыкшие к войне. Все жизни айнарцев, гистусовцев и фозотовцев были подчинены войне. Они рождались и умирали лишь для того, чтобы сразиться друг с другом. А сейчас сидят у одного костра, делятся едой, обнимаются и радуются, что удалось пережить первый день боёв. Пока я осматривал лагерь, меня заметил Львович.
—
