к глазам подступают слёзы, а мне очень не хочется, чтобы это случилось здесь. Прежде чем Райли снова садится, я его хватаю.
— Пожалуйста, вытащи меня отсюда. Пожалуйста, отведи меня в свой номер… давай просто вернёмся в отель, пожалуйста, — шепчу я.
Он оплачивает счёт, выводит меня из ресторана и прижимает к себе, пока мы идём пару кварталов до отеля. Мне холодно, пробирает до костей. Мы входим в лифт, и я признательна судьбе, что с нами никого нет. Горло горит огнём от осознания, какая я оказалась дура, и колье – его колье – вокруг шеи ощущается стальным грузом, душащим меня своей ложью. Я срываю его с себя и вкладываю в руку Райли.
— Я больше не могу его видеть. Давай просто сделаем это. Продай его за сколько получится, возьми, пожалуйста.
Когда я прокручиваю в памяти взгляд Грея, который тот бросил, уходя… из-за чувства поражения в горле образуется комок.
Он смотрел на меня… уходя… как будто я – ничто.
Как будто мы – ничто.
— Как думаешь, у него есть жена? Семья? — Мой голос срывается, и пока мы идём в номер Райли, я больше не могу задавать вопросы.
— Послушай, я даже не знаю, что и думать. Он не выглядел счастливым, когда увидел тебя, точно тебе говорю.
Всё моё тело начинает дрожать, и я, сжав кулаки по бокам, пытаюсь бороться со слезами.
— Он может пойти трахнуть сам себя и свою шлюху. Грёбаный лжец… Надеюсь, он подцепит от неё какую-нибудь гадость. И вообще, надеюсь, что у них обоих родятся зелёные человечки.
Райли провожает меня в номер и закрывает дверь, внутри меня разрастается чувство глубокого отчаяния и предательства. Никогда в жизни мне не было так больно. Никогда. Я хочу, чтобы боль исчезла. Я хочу, чтобы образ Грейсона, уходящего с другой женщиной, исчез.
Смаргивая слезы, хватаю Райли за рубашку и притягиваю к себе.
— Райли, — умоляю я и прижимаюсь губами к его губам, отчего его глаза расширяются.
— Мел, — протестует он, но мне невыносимо это слышать, поэтому я крепче сжимаю губы.
— Пожалуйста, не говори «нет», — умоляю я. — Пожалуйста, не говори «нет». Клянусь, каждый бабник в мире должен быть кастрирован. Ты сказал, что врежешь ему, если он причинит мне боль. Так вот, мне больно, Райли. Действительно больно, и я так устала. Я так из-за него устала.
Я целую его. Райли в ответ прикасается одними губами, успокаивающе гладя мои руки. Они кажутся тёплыми, знакомыми. Он прижимает меня к своему телу, и мне хорошо. Безопасно. Я целую Райли и в голову приходит мысль, может, именно поэтому секс на одну ночь – это всё, чего я стою. Потому что не могу справиться. Это слишком больно. И всегда появляется кто-то ещё, и по какой-то причине парни перестают видеть во мне что-то интересное. По какой-то причине Грейсон тоже потерял ко мне интерес. Я его потеряла.
Нет. У меня его никогда и не было.
Осознание этого факта разрушает меня, поэтому я предпринимаю попытку ещё раз поцеловать Райли в губы, и он мне позволяет. Руки у него не такие мощные, губы не такие свирепые, но они так мне нужны. Хоть что-нибудь, чтобы постараться остановить мысли о том, как… Грей прикусывает зубами мои соски… тянет… ласкает…
Раздаётся стук в дверь, и когда Райли отстраняет меня, я протестующе стону.
— Я могу понадобиться Питу, — объясняет Райли, и я спокойно смотрю, как он направляется к двери, его фигура расплывается сквозь слёзы.
Я отстёгиваю ремешок на одной туфле и вытираю глаза. Одна ночь с Райли, и утром всё будет выглядеть не так паршиво. Я пойму, что Грейсон Кинг не единственный мужчина в мире. Моё сердце всё ещё будет разбито, но я склею его обратно любым способом, и снова буду счастлива.
Я буду счастлива.
Шмыгнув носом, начинаю быстро расстёгивать блузку и тут слышу знакомый тихий голос.
— Где она?
Никогда в жизни не слышала, чтобы кто-то говорил так тихо и в то же время так гневно.
Кожа покрывается мурашками, а взгляд устремляется к двери.
Высокая, худощавая фигура Грейсона в чёрном перекрывает дверной проём, и я ненавижу, как при виде него мой организм даёт сбой.
Я стою посреди комнаты наполовину раздетая. Пьяная. Волосы спутаны. Лицо в потёках. Когда он входит с пылающим собственническим взглядом, живот скручивает от гнева и боли.
Хватаю туфлю, которую снимала, и швыряю в него.
— Вон отсюда! — кричу я.
Он пригибается, туфля ударяется о стену и с глухим стуком падает на ковёр. Затем Грейсон медленно выпрямляется, преодолевает оставшееся до меня расстояние, хватает за руки и притягивает к себе. Каждая клеточка моего тела ощущает его. Он смотрит на меня с яростью, которую я никогда раньше не видела, и начинает застёгивать на мне пуговицы, всё время эти глаза смотрят на меня, пока мой живот не становится тяжёлым, как камень. Он срывает с себя пиджак, набрасывает его мне на плечи, засовывая мои руки в рукава, и застёгивает. Затем тянется к туфле с ремешками, лежащей на краю ковра. Прежде чем я успеваю помешать Грейсону надеть мне обувь, он натягивает её, ловко застёгивает, и говорит тихим, холодным голосом:
— Обними меня.
— Где твоя чёртова рыжая? — требую я ответ.
— Я сказал, обними меня.
Я не подчиняюсь.
Но Грейсону всё равно.
Он поднимает меня на руки, его пиджак огромный для моей фигуры, и у меня нет выбора, кроме как держаться за его шею. Внезапно я чувствую его запах. Я чувствую запах от пиджака, который Грейсон надел на меня, и от его волос, и от его кожи. Запах леса, кожи и мяты. Жжение в глазах от подступающих слёз возвращается, а боль, терзающая сердце, становится яростной и жгучей.
Когда мы проходим мимо Райли, стоящего в дверях, он решительно произносит:
— Держись от неё подальше.
— Если ты сделаешь ей больно... — начинает Райли, но Грейсон обрывает его.
— Нет, если ты ещё раз к ней прикоснёшься, я тебя убью.
От слов Грейсона – если ты ещё раз к ней прикоснёшься, я тебя убью – меня бросает в дрожь.
Райли делает шаг вперёд, но я поднимаю руку, чтобы остановить его, и отчаянно качаю головой. Я не могу рисковать Райли, потому что никогда – никогда в жизни – не видела Грейсона таким. Всё его тело будто потрескивает от вырывающейся наружу силы.
