себя красивой.
– О, не беспокойтесь, это мы умеем, все сделаем в лучшем виде, – с достоинством поклонился мэтр.
– Вот аванс, можете рассчитывать на втрое большую сумму. И еще – вы не знаете в округе хороший магазин готового платья?
– Прямо на другой стороне улицы, – Кастель понимающе улыбнулся и указал сквозь витрину, – хозяин мой давний клиент.
– Отлично, я сейчас пришлю оттуда приказчика, а сам буду вон в том кафе, дайте мне знать, когда закончите.
Француз обеими руками указал на свое заведение:
– Я с удовольствием напою вас кофе у себя в салоне, мсье…
– Благодарю, но мне сейчас не стоит мозолить глаза сестре.
Мэтр поклонился еще раз, а я отбыл в магазин, где точно так же озадачил хозяина, только в смысле одежды и прочего.
Два часа за кофе и ответами на захваченные с собой письма прошли быстро, но когда я вернулся к салону…
И мэтр Кастель, и конфекционист оказались настоящими мастерами своего дела, меня ожидала настоящая красавица, не зря Крупскую сравнивали со Скарлетт Йоханссон.
И не я один так думал – пока мы прогулочным шагом шли к ресторану, несколько раз слышали восхищенное «о-ля-ля» от наиболее экспрессивных франко-швейцарцев.
Надя делала вид, что это относится к кому-то другому, но ее самооценка явно поднималась.
Женевский сиг с не менее женевскими артишоками под белое вино, которое я подливал и подливал Наде, привели ее в гораздо более спокойное состояние, нежели утром. А уж женевский грушевый пирог с корицей и изюмом (или все-таки вино?) настроил на разговоры.
– Нет, ну почему он так? – грустно поинтересовалась она у меня. – Это же нечестно!
– Надя, – я мягко улыбнулся. – Давайте, как взрослые люди, вы же выходили замуж не за Володю, а за революцию, так ведь?
Крупская после короткой паузы печально кивнула.
– И он видит в вас прежде всего товарища, а не женщину… – продолжил я. – И потому так ведет и будет вести себя дальше. Так что, если хотите его удержать, вспомните, что вы прежде всего женщина, а не секретарь одного известного марксиста. Ну или устройте ему забастовку.
– В каком смысле? – она подняла на меня заинтересованный взгляд, первый из многих за вечер.
– В прямом. Вы же ведете всю переписку, всю работу над текстами? Ну вот и посмотрите, сможет ли он без вашей помощи, – иезуитствовал я.
А ведь не сможет, к бабке не ходи, всю техническую работу по созданию партии, по проведению ее съездов и конференций, по переписке с тысячами (!) корреспондентов вела вот эта симпатичная женщина с блестящими от вина глазами.
– Давайте еще за ваш успех и поедем домой.
– Я не хочу сегодня домой, там эта! – закапризничала Надя.
Пришлось податься в ближайшую гостиницу, благо в центре Женевы их было достаточно и два номера нашлись без проблем. Я аккуратно довел Надю до двери и совсем было уже собрался распрощаться до утра, как вдруг она прижалась ко мне всем телом.
– Не уходи.
И я не ушел, я ведь не железный, красивые женщины на меня действуют, как и на всех прочих.
Ночь оставила у меня впечатление, что уровень сексуального просвещения в революционной среде никуда не годится, несмотря на все разговоры о новых свободных отношениях между полами.
Вот так и обзавелся товарищ Крупский рогами. Да уж…
Утром Надя собралась было надеть свое старое платье, но я настоял на новом, и она удалилась в роскошную ванную, где долго лилась вода, звенели какие-то склянки, и наконец вышла оттуда во всем великолепии, но с нахмуренными бровями.
– Эти буржуйские штучки созданы прямо для того, чтобы я чувствовала, что предаю революцию, – махнула она рукой в сторону блестящих кранов и доставленной с утра коллекции кремов, пудр и прочего от мэтра Кастеля.
– Ничего не буржуйскими, – подчеркнуто небрежно ответил я. – Такая жизнь должна быть доступна каждому, за это и боремся. К тому же вы достойны большего.
Она отмахнулась рукой.
– Надя, а может, ну ее, эту «Искру», давайте к нашим «практикам», у нас работы – непочатый край!
– Нет, я так не могу, это же подвести товарищей… я с Володей.
– Хорошо, – у меня с плеч прям гора упала, как-то я не планировал отбивать жену у вождя мирового пролетариата, – но тогда не забывайте, что вы красивая женщина, марксизм марксизмом, но и себя нужно тоже нести высоко. И веселей, революцию надо делать весело, хорошее же дело!
– Это серьезное дело, какое уж тут веселье… – деловито заявила Надя.
Судя по всему, факт измены мужу ее никак не смущал.
– Самое настоящее, не пошлые шуточки, а вот как Толстой писал про начало баталии, «страшно и весело», кураж должен быть, эгегей! – тут меня понесло, я внезапно запел, насколько это можно назвать пением: «Как же нам не веселиться, не грустить от разных бед, в нашем доме поселился замечательный сосед», да еще и выдал несколько па твиста на гостиничном ковре.
Надя сперва смотрела широко раскрытыми глазами, но танца не выдержала и начала хохотать, а я завершил свое триумфальное выступление.
– Ой, Дриба, – вытирая глаза от слез, проговорила наконец-то Надя, – из вас иногда такое вываливается…
Эх, знала бы ты, что из меня еще может вывалиться… но лучше тебе не знать, хватит мне одного Зубатова.
– И обязательно научитесь готовить, вы нам нужны живые и здоровые, а питание – основа всего. Ваша мама здесь, вот и помогите ей, а то на «буржуазные штучки» жаловаться вы можете, а без прислуги и посторонней помощи никак.
Так и доехали обратно, изо всех сил делая вид, что ночью ничего не было. Елизавета Васильевна крикнула наверх «Надя вернулась!» и со второго этажа ссыпался Ленин, начав вопрос «Где ты бы…» еще на лестнице, но налетел на новый образ Нади, как на каменную стену, и несколько мгновений стоял, ловя ртом воздух.
– Цените, Старик, рядом с вами настоящее сокровище.
* * *
– Я слышал, вас можно поздравить? – сарказм в голосе Ленина можно было черпать половником.
– С чем же?
– С орденком, – Ильич отсалютовал мне тростью.
Мы в очередной раз выбрались в горы и теперь гуляли по альпийским тропинкам, с которых уже сошел снег.
– А, да, – улыбнулся я, – есть такое дело, сам не ожидал. Впрочем, главный триумфатор у нас инженер Собко, ему «Владимир» обломился, а мне всего лишь «Станислав».
– За что же ему такая честь? – Старик подчеркнуто удивленно вздернул бровь.
Я про себя хмыкнул, вот уж нежданчик, завидует, что ли?
– Формально за успех на выставке, а фактически за бескорыстие – он же отдал наш патент в
