– По настоянию Эльзы? О боже! – простонал Морозини. – Я сказал ей, что должен вернуться в столицу, чтобы закончить лечение! Ставлю десять против одного, что она попросит меня ехать вместе с ней!
– Думаю, здесь ты ошибаешься. Напротив, графиня хочет оставить тебе лазейку. Иначе к чему затевать парадный ужин?
– Напомнить тебе, что Эльза говорила об ужине по случаю помолвки? А я вовсе не хочу быть помолвленным! Эльза моих лет или почти моих, и, как она ни трогательна, я не собираюсь на ней жениться. Если уж я женюсь, так для того, чтобы иметь детей!
– Женишься на утробе, как говаривал Наполеон? Как это романтично и как приятно, должно быть, услышать такое влюбленной женщине! – насмешливо произнес Адальбер. – Однако, по-моему, тебе нечего опасаться. Ей нужен некий Франц Рудигер, а ты ведь не собираешься менять имя?.. Впрочем, я зайду перемолвиться об этом словечком с Лизой, узнаю, как нам себя вести и...
– Никуда ты не пойдешь! Для этого существует телефон! Ведь так намного удобнее, разве нет? Особенно в дождливую погоду!
При виде грозной физиономии друга Адальбер еще шире заулыбался.
– А почему ты не хочешь, чтобы я туда пошел? Можно подумать, тебе это неприятно.
Адальбер открыл было рот, собираясь ответить, потом снова закрыл. Он уже начал привыкать к припадкам гнева у своего друга. В такие минуты приближаться к князю было не менее опасно, чем гладить тигра против шерсти. И, решив, что лучше до времени скрыться с его глаз, он сказал:
– Пойду выпью шоколада у Цаунера. Идешь со мной?
И, не дожидаясь заранее известного ему ответа, вышел.
11УЖИН ТЕНЕЙ
Подействовал ли резкий уход Морозини, или же начальник зальцбургской полиции был более решительным человеком, чем казался на первый взгляд, но, как бы там ни было, в тот же вечер баронесса Гуленберг и ее шофер были арестованы. После ухода князя Шиндлер отправился к ней с ордером на обыск: у нее без труда нашли пару мокрых, выпачканных землей перчаток, которые еще не успели почистить, и тогда же выяснилось, что ее шофер – скрывающийся под чужим именем преступник-рецидивист. Альдо вызвали дать официальные показания, взять которые раньше помешала его вспышка гнева. Князь, не любивший обижать людей, охотно извинился перед Шиндлером и даже от души поздравил его.
– Надеюсь, – прибавил он, – вы вскоре найдете и ее брата. Из них он наиболее опасен, а главное, у него остались драгоценности...
– Сильно опасаюсь, что он уже перебрался в Германию. Граница проходит всего в нескольких километрах от Зальцбурга! Все, что в наших силах, – выдать международный ордер на арест. Однако вряд ли мы чего-нибудь этим добьемся, ведь в Веймарской республике царит анархия.
– Не вечно же он будет там оставаться, а в странах Запада полиция работает хорошо.
– Особенно в Англии, – с кисло-сладкой миной ввернул Шиндлер. После этой парфянской стрелы они распрощались...
Следующий день показался тем более долгим, что не был отмечен никакими событиями, если не считать письма из Венеции, повергшего Морозини в тревогу и смятение.
Из-под пера Ги Бюто вышло всего несколько строк. Старый наставник интересовался, надолго ли князь еще собирается задержаться в Австрии. Все в доме отменно здоровы, тем не менее всем хочется, чтобы хозяин не откладывал свое возвращение до греческих календ. Безобидный тон письма больше всего смущал Альдо. Он слишком хорошо знал своего поверенного! Ги не имел привычки писать всякий вздор. Альдо казалось, что за ничего не значащими фразами кроется призыв о помощи.
– По-моему, в доме происходит что-то неладное, а Бюто не решается мне об этом написать прямо, – поделился он своей тревогой с Адальбером.
– Возможно, но ведь ты и так собирался вскорости туда вернуться?
– Дня через два или три. После завтрашнего ужина мне больше нечего здесь делать...
– Ну и прекрасно! Отбей домой телеграмму, что ты возвращаешься!..
– Я сделаю лучше: я туда позвоню!
Ждать соединения надо было не меньше трех часов, а было уже пять вечера. Видя, что друг сильно взволнован, Видаль-Пеликорн предложил ему прибегнуть к изобретенному им самим универсальному средству: отправиться к Цаунеру выпить по чашке шоколада и съесть по нескольку пирожных. Погода не улучшилась, ко от гостиницы до кафе было рукой подать.
– Ничто лучше сладкого не облегчает жизнь, – уверял археолог, который был невообразимым лакомкой. – Это средство гораздо надежнее алкоголя...
– Можно подумать, ты им брезгуешь! Сказал бы лучше, что кухня императрицы Елизаветы изрядно тебе поднадоела! Ты же не успеешь проголодаться к ужину.
– Ну, так мы только немного поклюем, а после засядем в баре. Впрочем, если тебя это не привлекает, можешь оставаться здесь, а я иду туда! Этот Цаунер прямо-таки Моцарт взбитых сливок.
Как всегда, знаменитая кондитерская была битком набита, однако в конце концов друзьям удалось отыскать в глубине зала маленький круглый столик на одной ножке и пару стульев. В кафе они обнаружили и Фрица фон Апфельгрюне...
Зажатый в углу между стеклянной перегородкой и тремя пухлыми дамами, которые, не переставая трещать, поглощали немыслимое количество пирожных, молодой человек уныло ковырял ложечкой шоколадное льежское мороженое. Он положил локти на стол, вобрал голову в плечи и выглядел так жалостно, что оба друга растрогались. Альдо остался стеречь, чтобы не заняли столик, а Адальбер устремился к нему. Фриц поднял на археолога полные отчаяния глаза, и тому даже показалось, будто он заметил следы слез.
– Что случилось, Фриц? Вид у вас никуда не годный.
– Ах... я просто в отчаянии! Садитесь со мной!
– Спасибо, но я пришел за вами. Пойдемте к нашему столику! Может быть, мы сумеем вам помочь?
Ничего не ответив, Фриц подхватил свое мороженое и позволил себя увести. Видаль-Пеликорн тем временем показал официантке в кокетливом муслиновом передничке, куда пересел посетитель, а Альдо разыскал третий стул.
– Вам надо бы выпить крепкого кофе, – посоветовал он Апфельгрюне, когда все трое уселись. – Похоже, вы в этом нуждаетесь!
Фриц взглянул на него глазами побитой собаки.
– Я уже две чашки выпил... и съел полдюжины пирожных. А теперь принялся за мороженое.
– Чего вы хотите добиться? Покончить жизнь самоубийством посредством несварения желудка? Цели вы, возможно, и достигнете, но способ уж слишком медленный и, должно быть, весьма неприятный.
– Так что же вы мне посоветуете? Револьвер?
– Ничего я вам не посоветую! Что это на вас нашло? До сих пор только вы входили, будто солнышко дом освещало!
