позволяя дарган поднести ребенка ко мне.
Мальчик был весь темненький, смуглый, круглолицый — ничего в нем не напоминало расу матери… Пока он неловко водил мягкими ладошками по лицу и волосам, вокруг нас в толпе образовалась мертвая зона — никто не подходил близко, но многие задерживались, чтобы посмотреть. Лицо тут же вспыхнуло краснотой, и по толпе прокатился легкий рокот, в котором я без труда узнала “Миршельнасс”. Такому, наверное, положено радоваться, но я от стыда и неловкости не знала, куда себя деть.
— Хватит, дарган. Нам нужно идти.
— Благодарю, — с непривычным для ее расы почтением ответила женщина. — Благослови Серменара вашу Шер-аланах.
— Благослови она твой род и твое дитя, — с этими словами Мар взял меня за руку и расколол окружившую нас толпу подобно ледоколу.
— Она сказала, нашу Шер-аланах, — донеслось из-за спины, когда мы оказались в менее людном месте.
— …
— И ты не стал возражать.
— …
— А еще месяц назад…
— Прекрати его подначивать, — я легонько пихнула тура в бок, да он уже довольный, как таракан, только усиков не хватает. — Мар, все хорошо?
Тот оглянулся с натянутой улыбкой, сжал мою руку.
— Не волнуйся. Я справляюсь. Куда хочешь пойти?
5-3
Первым делом мы добрались до храма — если каменный лабиринт из колонн и мостов можно так назвать. Храмы на Тавросе интересно строились: сначала ставился алтарь, а после к нему каждый житель нес по мере сил и возможности плиты и валуны, превращая местность вокруг в этакий каменный сад. Поэтому каждый храм был не похож на остальные и каждый житель мог гордиться, что он сам или его предки приложили руку к его созданию.
В честь праздника в храме было множество туров — кто-то молился об урожае, кто-то о здоровье семьи и близких… На меня оглядывались, но уже не подходили — и на том спасибо. Когда впереди показался алтарь с гигантской статуей Праотца — бык с раздвоенными рогами — я, замявшись, обратилась к турам:
— Я одна могу сходить?..
— Нет.
— Зачем?
Ясно… Ладно, попробуем иначе.
— Мне нужно туда пойти одной, рядом с вами будет неловко.
Тотальное непонимание на лицах… они как братья-близнецы в такие моменты, честное слово.
— Я расстроюсь, если не смогу сходить одна. Можно?
— … — так, Раш кажется дрогнул, оглянулся на Мара чуть растерянно.
— Иди. Только аккуратно. Мы будем ждать здесь, — наконец ответил тот, тяжело скрещивая руки на груди.
— Спасибо.
С трудом пробираясь по камням, я чувствую лопатками словно ожоги — сверлят спину так, что точно споткнусь! — но все равно упрямо продолжаю двигаться к центру, где на коленях перед изваянием Великого Тура молятся его жрецы. К алтарю я не иду, а смещаюсь к окраине, где собираются женщины. Сегодня все они здесь с одной-единственной целью — замкнуть свой ракум, что бережно плелся все лето.
Очередь небольшая, но движется она медленно — над каждым браслетом читается что-то вроде молитвы-благословения. Я нерешительно мну в руках сумку — ну а вдруг на мое плетение скажут что-то? Вдруг мне, как переселенке, вообще откажут?..
… Никто мне не отказывает и ничего не говорит — жрец лишь мажет чуть оживившимся взглядом по лицу и легко крепит крючки из темного металла на мое плетение. Он водит над ним руками, бормочет себе под нос, я с трудом слышу и почти не понимаю слов… Да разве так уж это важно, в конце концов?.. Разве это важнее тех мыслей и чувств, что я вложила в свою работу?..
— Хорошо получилось. Иди, — произносит под конец тур, возвращая мне ракум.
— Спасибо…
Обратная дорога дается тяжелее востократ. Потеют пальцы и мозги: как сказать-то? Надо же слова правильные подобрать… сейчас ляпну какую-нибудь глупость, как обычно покраснею, начну запинаться… ох господи боже, вон они стоят… Заметили уже?.. как назло споткнулась, точно заметили, дернулись синхронно… может, я не ошиблась?.. Может, все правильно?..
— Под ноги смотри, бестолочь, — бурчит Раш, за что мгновенно получает тычок под ребра. — Что? Она же так рано или поздно… эй!
— Закончила? — мягко произносит Мар, не глядя на возмущенного Раш’ара.
— Да… эм… Мы можем на пару минут… я хотела… кое-что вам дать…
Я протягиваю браслеты на вытянутых ладонях — одинаковые узоры, одинаковые нити… Один и тот же смысл, вложенный в каждый узелок.
“Я желаю тебе долгой жизни. Я желаю тебе счастья. Я дорожу каждым днем, когда мы вместе”.
Они молчат — каждый по-своему. Раш фыркает, уводит глаза к темнеющему небу, теребит загривок, Мар переводит взгляд с меня на плетение… Руки уже дрожат, и я нервно добавляю:
— Вы дарили мне… к свадьбе… Это ответный подарок. Надеюсь, что понравится… Я правда… очень старалась, когда их делала…
Мар отмирает первым, молча берет ракум и крепит его на предплечье. Раш что-то бормочет и тоже хватает свой, но почему-то прячет в карман. Он так на меня и не смотрит — а Мар так и не отрывает глаз.
Я знаю, что значит ракум на их языке. Знаю, какой смысл несет сам факт такого подарка. Они, само собой, понимают, что дарю я их не просто так. Дрожащее, пульсирующее нечто между нами сгущается, приобретает новый вес, новую форму… неудержимо меняя и делая невозвратным все то, что было раньше.
— Ааа, шерхи меня раздери… Может, обмыть это дело, мм?
Мар чуть закатывает глаза, улыбается. Раш так и не вынул руку из кармана — ладно, сделаю вид, что не замечаю этого… как не замечаю блеска в его глазах.
— Почему бы и нет?..
5-4
… Хороший у туров алкоголь — крепкий, но пьется как молоко, легко и ласково обволакивая горло и внутренности теплом. Тепло это как кокон, я не иду — плыву в нем, едва переставляя ноги… а нет, не иду, меня уже несут на руках, и сияющие полосы перед глазами — это звезды сливаются в серебристые нити. Если потянусь рукой… сильно-сильно… я достану?.. и что я буду делать, если дотянусь?..
— Хорошо ее разобрало…
— Не то слово.
— Смотри, как бы плохо не стало…
— Ничего, я сам донесу.
— …
Голоса у туров — будто горный камнепад. Я прижата к груди одного из них, кого, Мара? да, его — и слышу, как тяжело и с оттяжкой его сердца качают густую черную кровь. Раш идет рядом — беспокойно мелькают его руки, то и дело поправляющие мои волосы, платье… Мне отчего-то очень-очень спокойно и даже весело — хочется поймать
