по огромному букету цветов: Ленской составной из разных цветов, перевязанный золотистой лентой; баронессе желтые с красными прожилками хризантемы. Потом мы завернули в «Киприду», выпили там по бокалу игристого, и я надел своим дамам на пальцы по колечку, которые они сами выбрали на длинном ювелирном прилавке.
Когда мы вернулись к эрмимобилям, запищал мой эйхос. Я поднес его к уху, включая сообщение Ковалевской:
«Саш, ты завтра летишь на базу? Почему мне не сказал? Я хочу с тобой. В пять утра буду на посадочной площадке. Заодно расскажешь про Глорию. Целую тебя. Смотри мне, слишком там не шали!».
Вот так… Я собирался сказать ей позже, вернувшись домой. Но откуда Ольга знает о моих планах? Без сомнений, могла узнать только от цесаревича. Может не от него лично, но от Дениса через отца. Выходит, я почти всегда под надзором. Это и грустно, и смешно. Хотя, в том, что Ковалевская уже знает о моем визите к императрице, мало смешного. И еще большой вопрос, почему Ольга сегодня со мной так нежна: я для нее даже Саша, а не Елецкий?
Я ответил ей сразу:
«Оль, откуда узнала? Хотел об этом с тобой поговорить позже, но не думал, что ты захочешь со мной. Мне там какое-то награждение готовят. А еще Денису Филофеевичу почему-то неудержимо хочется, чтобы я взял с собой хоть кого-то из „Грифона“. Но лишний человек может обернуться лишней проблемой. Мне будет достаточно Элизабет. Если ты на самом деле хочешь со мной, то давай, заеду за тобой половину пятого? Сообщи, что решила заранее».
— Ты чего такой задумчивый? — спросила Светлана, когда мы выехали на Рыльский проспект. — Что-то не так с Ольгой?
— Завтра сложный день. Дела служебные, — кратко объяснил я, поглядывая в зеркало заднего вида: красный «Гепард» Стрельцовой отстал и вовсе пропал из вида.
— Она позже подъедет за мной к твоему дому, — сказала Ленская, догадавшись, что я помимо всего озадачен исчезновением Элизабет.
— Ты с ней быстро сдружилась, что очень удивительно — вы такие разные, — я вышел к мосту и уже на подъеме дал «Гепарду» больше воли. Ветер засвистел в окно, стрелка индикатора скорости перевалила за сотню.
— Какой же у тебя быстрый зверь! — восхитилась Ленская, точно, как наш, ее ладошка снова скользнула по моей голой груди. — Что касается Элиз, то мы с ней подружились сразу, — она потянулась ко мне и произнесла негромко, так, что я едва расслышал ее голос в шуршании шин: — Сразу, как дилдо оказался между ягодиц Голдберга, — Светлана рассмеялась, — и так часто бывает, что дружба связывает людей, у которых много противоположностей.
Минут через десять стремительной езды, я сбавил скорость, свернул на Нижегородскую, и уже там пропустив поворот к своему дому, я проехал по кочкам Вербового переулка — остановился на площадке напротив нашей школы. Здесь было темно, только вдали на спорт площадке горели фонари.
— Саш, почему так? — не поняла Ленская, глядя на главный учебный корпус, в темных окнах которого отражалась луна и звезды.
— Потому, что хочу вспомнить как это было между нами. Ты меня сегодня очень раздразнила, — сказал я, нажимая рычажок — спинки кресел тут же откинулись.
Светлана упала прямо на цветы, которые я ей подарил — они лежали на заднем диване. Я накинулся на актрису как хищник. Даже ее платье затрещало от моего порыва.
— Сумасшедший! — прошептала она, играя моим волосами, когда все закончилось и наши наполовину обнаженные тела обессиленно прижались друг к другу. — Наверное тебя стоит иногда дразнить. Мне это очень понравилось.
— Из нас троих может оказать недовольной Элизабет, — заметил я, опустив ее голову и подставляя живот поцелуям актрисы. — Она ждет нас около моего дома больше, чем полчаса.
— Элиз поймет. Она понимает меня как никто другой, — ответила Ленская и потянулась к эйхосу, пищавшему за это время дважды.
Виконтесса нажала кнопку и повернулась ко мне. На экране высветилось два сообщения: от Элизабет и Дениса. И последнее было для меня неожиданностью, снова тревожной.
— Ну включай, — попросил я. — Начнем с цесаревича. Раз Элиз понимает тебя, как никто другой, то подождет еще.
Глава 23
Трудно быть Астерием
Ленская медлила, держа эйхос перед собой и глядя на светящийся в темноте экран. На нем призывно пульсировала выбранная строка: «Император Денис». Вот так все просто и сложно: я даже был удивлен, что они успели обменяться номерами эйхосов, а то, что актриса успела его досрочно возвести в императоры и при этом просто называть «Денисом» стало для меня еще большей неожиданностью. Да, я сам имел грех один раз обратиться к нему как императору: «ваше величество», и в этом нет ничего дурного. И Ковалевская часто обращалась к цесаревичу опуская отчество, но Ковалевская — это отдельный случай. Она с ним знакома много лет, и призналась мне что даже целовалась с ним, когда у меня с ней не было столь близких отношений.
— Ты чего зависла? — спросил я. — Волнуешься?
— Да, — призналась Светлана. — Боюсь, что он скажет мне такое, что тебе не понравится. Саш, я не знаю, что он скажет, но давай ты не будешь обижаться?
— Но если он тебе скажет «такое», значит ты дала ему для этого повод. Денис Филофеевич не из тех людей, которые торопливы на нескромные речи, — пискнул и мой эйхос, я отстегнул его, полагая что сообщение от Ольги.
— Саш, ну прости. Иногда я не слишком думаю, заигрываюсь, и мне бывает трудно удержаться, — она поцеловала меня. — Включаю, — предупредила актриса так, словно с нажатием кнопки ее эйхоса, должно было случиться нечто грандиозное.
Раздался голос Романова:
«Светлана Игоревна, сожалею, наш вечер оказался таким коротким. Надеюсь, он не последний. Я буду рад видеть вас чаще во дворце. А сейчас мне натерпится поделиться с вами очень интересными мыслями. На них меня натолкнул Александр Петрович своим неожиданным взглядом на живографию или как он называет синемографию. Его идея, что театральные постановки можно подавать средствами синемографии великолепна! Я только что размышлял о ней и подумал, почему бы не пойти дальше. Ведь можно ставить спектакли за пределами театральной сцены, снимать их на фоне природы, в городе, в домах и в нашем дворце — все это будет не на фоне