наконец пробормотал Грау, покраснев, и вдруг закричал на меня:
— И стоило упоминать! Ты постоянно все портишь, невозможная женщина. И как меня угораздило в тебя влюбиться. Я последний болван на земле. Я - идиот, что влюбился в тебя, русская...
Ага! Дошло, наконец. Разница в эпоху все же имеет значение.
— Ну, я тоже хороша - вчера вечером чуть не отправилась в город тебя искать, вот было бы глупо.
— Правда? Ты меня ждала? - встрепенулся он.
— Очень ждала… капитан Грау!
— Я не капитан. Что за ерунду ты опять несешь?
— Ассоль ждала Грэя, а у меня есть Грау, и не беда, что ты не капитан… "и никогда им не станешь, но это не важно".
Отто смеялся, не разжимая губ, и выглядел таким счастливым, каким я прежде никогда еще его не видела. У меня сжалось сердце, я остро поняла, что с нами скоро случится что-то плохое и никуда не скрыться. Может, во мне тоже открылся пророческий дар? И очень зря. Я с трудом проглотила комок в горле и хрипло сказала:
— Пойдем завтракать, ты не представляешь, какая я голодная. Эти кикиморы смотрели на меня как на муху, что случайно влетела в дом и никак не ловится, они вчера даже не хотели меня кормить.
— Я им сейчас устрою!
— Нет, нет, я и не думала жаловаться, это плохо, правда, но их же можно понять, они же думают, что я тут на положении наложницы какой-то при вас…
У него лицо побагровело и сжались кулаки.
— Пожалуйста, успокойся, я не должна была тебе говорить, ничего ведь не случилось, Отто, прошу тебя, не надо их обижать, им и так тяжело.
— Польские сучки, я б их всех…
— А вот это брось! Я это в тебе ненавижу. Ненавижу всей душой, понимаешь? И если ты будешь продолжать в том же духе… послушай, я не могу понять, что ты за человек? Что у тебя внутри? Скажи, ты еще собираешься воевать на стороне своего фюрера? Ты еще мечтаешь принести в Советы лучшую жизнь на броне ваших «Тигров» и «Пантер»?
Я не знаю, что про тебя думать, как к тебе относиться, а ты говоришь про любовь и дружбу... Отто, что с нами происходит такое? К чему мы идем? Все очень сложно… все перепуталось, но в одном я хотела бы быть уверена, в том, что ты - не злобное чудовище, что не стал бы сжигать детей, не стал бы издеваться над женщинами, потому что ты не «бешеный пес», а все- таки человек.
Мне важно знать, что ты человек, а не бездушный робот для выполнения приказов. Что ты можешь думать сам… сам решать, что правильно, а что недопустимо не при какой идеологии, как бы она красиво не подавалась. Есть неприкосновенные ценности - жизнь человека, свобода человека, дом и семья, кто бы он не был… русский, немец, еврей…
— Вечно бы слушал твои красивые сказки. Наверно, их тебе шепчут ангелы по ночам, а? - скривился он.
— Я не знаю, что думает по этому поводу Бог, но у нас - людей, точно должно быть собственное мнение. Тебе надоели мои проповеди, да? Я тоже устала… ты не представляешь, как я устала делать тебя живым, Грау. И что толку, будет ли результат?
С горящими глазами он обратился ко мне:
— Скажи только одно - Ася, я долго об этом думал, почему потом вы не разрушили Берлин до самого основания, почему не уничтожили нас всех до единого… или ты мне солгала, чтобы успокоить, чтобы расположить к себе?
— Я сказала правду - твоя страна будет восстановлена и станет самой процветающей европейской державой. А почему мы вас не истребили… да, просто, потому что мы - русские. Половина из нас верит в жертву Христа, а вторая половина - в милосердие и доброту. Ну, есть и исключения, конечно. Куда же без паршивых овец в стаде.
Вот и все тебе объяснение. Достоевского почитай - у него подробно, даже слишком подробно расписаны все нюансы и оттенки загадочной русской души. Правда, он так много всего понаписал и так нудно порой... и еще не очень любил евреев, за что его сочинения обожал Геббельс.
А у нас осталось мало времени - у нас обоих. Пошли завтракать, только обещай, что не станешь полек третировать, они и так вас боятся до чертиков. Пошли уже, хватит страдать!
* * *
Медленно и спокойно день докатился до обеда. Погода пасмурная, настроение упадническое. Мы сидели в гостиной, я поначалу пыталась что-то играть, но выходило все грустное. Разговор не клеился, Отто замкнулся, сидел, нахохлившись, наверно, обдумывал мои слова или размышлял о своем.
А потом позвал меня в город, предупредив, что ресторан нам не светит, потому что у него нет денег, хотя можно занять у «парней», но ему не очень хочется этого делать. Я только рукой махнула, какой еще город, что там теперь искать.
— Я купил тебе подарок. Наверно, тебе не понравится и ты не будешь носить. Они стоили много, а вот теперь я думаю, что лучше бы мы просто съездили в город и посидели где-нибудь, просто так.
— И что же ты мне купил за огромные деньги? Ну, покажи хотя бы, сгораю от любопытства.
Он вздыхал и мялся, а потом достал из кармана маленькую коробочку.
— Грау, если там кольцо… лучше не начинай!
Он засмеялся, качая головой, довольный, что я не угадала. Я отошла от окна и села к нему на диван.
— Ну, смелее, юноша!
В синей бархатной коробочке оказались сережки, невероятно красивые, с маленькими прозрачными камешками. Просто чудо какое-то, словно капельки росы в золотых ладошках. "Дары волхвов, не иначе..."
— Я понял, что ты свои дела куда-то… Когда ты села к нам в машину, там - еще по дороге в Познань, кажется, у тебя были серьги, я помню… Я смотрел на тебя сбоку и жутко злился. А теперь я тебя люблю, странно, да?
— Ты знаешь, про нас надо написать книжку. Вот у Ремарка бы получилось отлично, он любит такие темы. Еще Олдингтон… Ну, и Гессе, наверно, мне понравился его "Степной волк", но там больше философии одиночества, чем любви.
Я чуть язык себе не прикусила, лишь бы Грау не стал развивать любовную тему, но он рассеянно вспоминал:
— Ага… и Джейн Остин…
