даже спьяну не сказал, друг не смог пересилить в себе казённого человека. Лучше бы открыл правду-матку, а то ведь поселил кручину и не выдернуть её из сердца ничем. Сидит и ворочается там, внутри, словно гвоздь в затылок забили, а он насквозь прошёл, до самых пяток. Фрол передёрнулся и усилием воли заставил себя не думать о плохом. Дома осталась Светланка, она ждёт его возвращения. Просила привезти зайца или белку. Фрол, вспомнив о своём обещании, улыбнулся. Боль из затылка ушла, хоть на время.* * *
После обеда Фрол прошёл в каюту. Спать не хотелось, а больше делать было нечего, и он вышел на палубу. Обь простиралась широкой лентой, ровной, спокойной, без ряби и беспокойства. Сегодня она была величавой, вся наполненная достоинством. Высокие берега зазеленели, кое-где зацвела черёмуха. Следом за катером пенилась волна, отбрасывая барашки пены на водную гладь. Фрол заметил, что на противоположной стороне катера стоит Горбунов, крепко обхватив поручни обеими руками, настолько крепко, словно боится их выпустить. Он неслышно подкрался к Горбунову, чтобы использовать ещё один приём, которому его научил Алексей Роднин. Надо захватить подозреваемого врасплох, задав ему вопрос в спину.
— Григорий Алексеевич, а каким ветром вас занесло на север? Человек вы не нашенский, края наши вам не понятны, так по какой нужде нагрянули?
На ответ он не надеялся, просто хотелось подразнить человека в белом костюме.
— У меня жена потерялась. Три месяца назад. Ушла за хлебом и не вернулась.
Фрол вздрогнул. Горбунов ответил обычным человеческим голосом. Так говорят сильно пережившие люди. Голос звучит без надрыва, но слушать невозможно. Сердце рвёт на части.
— А почему вы думаете, что она в Александрово? И как она могла туда попасть? Этого не может быть. Её там нет!
— Там она! Я все три месяца ищу её. Ищу и ищу, прямо по следу иду. Её фамилия нашлась в списках Томской пересыльной комендатуры. Она была в числе переселенцев на первой барже. У меня самые достоверные сведения.
Горбунов переменился. Взгляд стал мягче. Прямая линия губ изогнулась. Стальной оскал исчез. От надменного человека не осталось следа. Перед Паниным стоял несчастный муж, потерявший любимую жену.
— Вы это! Как там вас? Григорий Алексеевич, что ли? Говорите, да не заговаривайтесь!
— Что такое?
Горбунов повернулся лицом. Ровный пробор, чёткие усики, острые скулы. Всё у него складное, ровное, гранёное.
— Я говорю, говорите, да не заговаривайтесь! У нас нормальных советских граждан в спецпоселения не направляют! Я сам снаряжал баржу. Я видел этих мазуриков!
Внезапно Фрол осёкся. Он вдруг увидел, как по трапу идёт Зоя Сильвестровна. Панин взмахнул рукой, отгоняя видение. С Чусовыми всё ясно. Их подставил старая сволочь Рагузин, но это единичный случай, единственный на всю страну. Александр Николаевич ещё своё получит, а Зою Чусову Панин отыщет. За этим он и едет в Александрово. А этот человек — настоящий враг, вредитель социалистического строя!
— То есть вы хотите сказать, товарищ уполномоченный, что товарищ Долгих напрасно отправил меня в Александрово?
Фрол застыл. В голове билась опасливая мыслишка, что пассажир этот несёт в себе беду, от него так и несет несчастьем. Надо с ним быть осторожнее в разговорах, а то ведь сам доложит в органы, у такого не задержится.
— Товарищ Горбунов, советская власть переселяет вредителей и врагов социалистического строя. Им не место среди советских граждан. Вашей жены не может быть на острове Назино! Там одни уголовники и мазурики. Я их видел. Это опустившиеся, конченые люди. Они сами должны построить себе будущее. Своими руками!
— Разве ошибок при переселении такого количества людей не может быть?
Горбунов снова отвердел. Рот стал жёстким, лицо превратилось в железную маску.
— Нет. Не может. Подставить могут. Это да. Бывает такое. Других ошибок не может быть! Это не по-советски.
Они стояли, широко расставив ноги, и с неприкрытой ненавистью смотрели друг на друга. Фрол хотел пересмотреть Горбунова, второй раунд должен был остаться за ним, но Григорий Алексеевич оказался мудрее.
— Я тоже так думал, товарищ уполномоченный, пока меня не поставили перед фактом. И даже тогда я не верил, пока не увидел написанный от руки список с фамилией моей жены в Томской пересыльной комендатуре.
— Это всё Колубаев! — с угрозой произнёс Панин. — Это он смуту наводит. Списки распространяет…
— Я не знаю, кто такой Колубаев, я ведь с товарищем Долгих знаком, — извиняющимся тоном сказал Горбунов и ушёл, оставив Фрола одного.
Панин помотался по палубе, потискал поручни, проверяя их на прочность, затем попинал тросы, но от этого беспокойство лишь нарастало. Горбунов не понравился ему с первого взгляда. Сжав кулаки, Фрол долго стучал костяшками по поручню, причиняя себе боль, чтобы остановить поток страха, хлынувшего в него после разговора с Григорием Алексеевичем. Боль стала нестерпимой, но страх никуда не делся. Тогда Фрол ушёл в каюту и лёг на рундук. Нужно было собрать мысли в один котелок, переварить их, чтобы не сорвать командировку. Усилием воли Панин заставил себя подумать о Светланке, и сразу стало легче, нестерпимая боль ушла, чёрные мысли, вихрем проносившиеся в голове, исчезли. Панин приподнялся на локте, пересмотрел документы, мандат, проверил оружие и уснул, не омрачённый тяжёлыми думами.
Глава третья
На пристани толпились важные люди в пиджаках и с портфелями. Потёртые парусиновые портфели угрожающе торчали из-под мышек, мешковатые пиджаки топорщились, как просоленные, но мужчины вели себя соответственно статусу, грозно притопывая пыльными сапогами. Райкомовские работники во главе с секретарём Александровского района устроили торжественную встречу уполномоченному ГПУ из Томска. Панин подтянулся, поправив ремень, тронул ребром ладони козырёк фуражки. Слегка нахмурившись, спустился по трапу. Он знал, что серьёзное выражение лица делает его взрослее, но в последнее время стал замечать, что никто не видит его молодости, все обращаются к нему с почтением и нескрываемой долей страха. Новая должность прикрыла его возраст. Все видят в нём взрослого и ответственного человека из серьёзного
