— Потому что я-то жив и здоров. А ты утверждаешь, что тебя послали после того, как я исчез. Кроме того, Тесье убежден, что ты врешь, а я ему верю. Он обычно не ошибается.
Я улыбнулся. Разговор начинал мне нравиться.
— Ты жив, с этим спорить нельзя. И я допускаю, что год назад я говорил именно с тобой. Но на твоем месте я бы не стал утверждать, что здоров.
Мой гость озадаченно посмотрел на меня.
— О чем ты?
— Что тебе известно об эксперименте? — спросил я, игнорируя его вопрос.
Он медленно покачал головой.
— Извини, об этом тебе надо говорить с Тесье. Я здесь только для того, чтобы убедить тебя в том, что тебе ничего не грозит.
— Жаль, но пока что ты не очень в этом преуспел, — сказал я. — Но если ты не хочешь говорить о том, что здесь творится, то хотя бы послушай.
Он взглянул на меня как взрослый на забавного в своей серьезности ребенка. Я терпеливо выдержал этот взгляд. Мы еще посмотрим, кто кого убедит.
— Ты уверен в том, что опыт ведется над одним человеком, не так ли?
Он кивнул.
— И этот человек тебе неизвестен. Правильно? Тебе не сообщили его имя, так же как и другим актерам.
Человек, называвший себя Шеналем, промолчал.
— Можешь не отвечать, — сказал я. — Риторический вопрос. Я знаю не только это, но и то, что ваше поколение актеров было якобы первым. Тебе сказали, что те, кто были до вас, знали его имя.
Это был удар наугад, но я был уверен, что прав. Задумчивое выражение его лица только подтвердило мой вывод.
— А знаешь ли ты, что и мне рассказали точно такую же сказку? О том, что мы — первые. О том, что мой предшественник, то есть ты, знал имя подопытного. Странный обман, не правда ли?
Тень озабоченности скользнула по его лицу.
— Они обманули нас, — продолжал я ковать железо, пока горячо. — Тебя, меня, всех. Этот несчастный ребенок, выращенный в незнании смерти — его нет и никогда не было! Мне достоверно известно, что он не существует. Вообще не существует. Именно поэтому нас и обманывают. Теперь ты веришь?
— Не понимаю, — озадаченно проговорил он. — Каким образом…
— Неважно, — оборвал я его. — Это так. Поверь мне. Этот человек выдуман специально для того, чтобы удерживать актеров в их ролях. А сам эксперимент велся и ведется над актерами. Над нами. Сначала над тобой, теперь надо мной.
Шеналь недоверчиво смотрел на меня, и было видно, что он о чем-то напряженно думает. Я понял, что попал в точку. Теперь надо было заставить его поверить до конца.
— Сомневаешься? — спросил я. — Тебе страшно признать, что ты был Зрителем… кроликом?
И вдруг его лицо просветлело.
— Разумеется! — воскликнул он и звонко хлопнул себя по лбу. — Мой дневник! Ты прочитал мой дневник!
Я опешил. Он вовсе не был напуган. Он ликовал. Он радовался, как ребенок.
— Вот откуда ты взял мое имя. Правда?
Он перегнулся через стол, блестя глазами на загорелом лице.
— Ты ведь просто прочитал мой дневник. Ну скажи, так или нет? Ну?
Я не был готов к этому. Я растерялся. Я просто молчал, хотя надо было говорить. А когда я заговорил, уже было поздно. Он понял, что я читал дневник.
— Разумеется, все пошло оттуда, — говорил он, улыбаясь во весь рот и не обращая внимания на мои возражения. — Ты нашел мой дневник. Прочел его, сложил два и два и понял, что тебя обманули. Как ты смог его вытащить? Я-то думал, что он будет лежать в этой щели вечно.
Я чувствовал себя полным идиотом.
— Но почему ты решил, что кролика не существует? — спросил он вдруг. — Я бы сделал совсем другой вывод.
Я пытался собраться с мыслями. Что, если я ошибся? Что, если актерам действительно ничего не грозит? Продолжая упираться, я упущу неповторимый шанс узнать, что произошло в действительности. При этом не обязательно отказываться от своей легенды. Даже будучи послан на его место, я мог найти эту тетрадь. Но тогда мои вопросы будут звучать смешно…
— Почему ты отказался писать? — спросил я наконец, прерывая его восторженные возгласы.
— Отказался писать? О чем ты говоришь?
— После того как ты вышел отсюда, тебе предлагали писать книги для Пятого. Ты отказался. Почему?
Он улыбнулся.
— Ты поймешь, когда закончится твой контракт.
— Но ведь ты хотел написать эти книги. У тебя были идеи.
— Идеи… Понимаешь, после трехлетнего перерыва начинаешь ценить многие вещи, на которые раньше не обращал внимания. И тогда оказывается, что писать книги для кролика — это не самое интересное дело. Особенно если у тебя так много денег.
Он вдруг снова оживился.
— Слушай, а ты случайно не из-за этого вообразил, что со мной что-то случилось?
На этот раз в точку попал он. Но я все еще не был убежден в том, что ошибся. Хорошо, пусть мои поиски были основаны на неверной предпосылке. Но ведь Зритель действительно не существует!
— А как же обман? Зачем они внушают каждому актеру, что он — первый?
— Наверное, у них есть на то причины, — сказал он с едва уловимой насмешкой.
— Так ты знаешь, что тут происходит?!
— Тут происходит именно то, о чем тебе рассказали — уникальный опыт. И ставят его над одним человеком. И этот человек — не ты.
Я уже почти забыл об образе бесстрашного агента.
— Но я знаю, что его нет!
— Ты ошибся, — мягко сказал он. — Наверное, ты его каким-то образом искал и не нашел. Ты в чем-то ошибся. Он существует.
— Ты знаешь, кто он такой? — спросил я в упор. — Я не прошу называть его имя. Только скажи, знаешь ли ты его. Да или нет?
Он отрицательно покачал головой.
— Его имя мне неизвестно.
— Тогда почему ты убежден в том, что он существует?
— Потому что у меня нет оснований считать иначе.
Он встал.
— Надеюсь, я смог убедить тебя в том, что со мной ничего не произошло. Забудь об этой ерунде, продержись тут еще два года, а потом иди и радуйся жизни. Тебе ничего не грозит. Понимаешь? Ничего не грозит. Я могу ответить еще на какие-то вопросы?
О чем я мог его спрашивать? За десять минут он разрушил башню ужаса, которую я воздвигал много дней подряд. Он был «жив и здоров» и уже одним своим появлением выбивал из-под моей теории ее краеугольный камень. Он не знал, кто такой Зритель, и не стремился это узнать. Он даже не задумывался о том, почему меня обманули в этом вопросе. А почему, кстати, он не задумывался?
— Ты сказал, что у них есть причины внушать всем актерам, что подопытному — двадцать пять. Допустим, ты прав. Тогда это может означать только одно. Ты понимаешь, о чем я говорю?
