Все становилось на свои места.
— Что они там делают? — спросила она.
Уголки губ Аларика опустились — печально и немного презрительно.
— Ничего особенного в большинстве случаев. Немного злобствуют, воображают, что занимаются магией, вызывают демонов.
— Вы не думаете, что это может быть… по-настоящему? — Этот вопрос прозвучал несколько странно — на пустыре рядом с летним садом, рядом с пляжной изгородью и зеленью, трепещущей на ветру. Становилось все жарче и тише, небо покрывалось тучами; укусы мошкары становились все злее.
— Нет, моя дорогая, — Поль посмотрел ей в глаза. — Я так не думаю.
— Феба так думает.
— Да, я знаю. Она представляет себе глупую и опасную игру, в результате которой на свободу вдруг вырвались некие духи и начали разгуливать по Парагон-уок, сея смерть и безумие, вырвавшееся из самых темных уголков сознания. — Он криво улыбнулся, оставаясь, впрочем, при этом вполне серьезным.
Шарлотта поморщилась.
— Существует ли черная магия?
— Да. — Поль открыл калитку в изгороди и сделал шаг назад, чтобы пропустить их. — Определенно существует. Но не в данном случае.
Они снова присоединились к пестрому обществу, гуляющему в саду. Никто не заметил, как они покинули пикник и как вернулись. В одной из группок мисс Летиция покорно слушала леди Тамворт, излагающую свое мнение об опасностях неравного брака. В другой Селена вела жаркий спор с Грейс Дилбридж. Все было как обычно. Казалось, что сестры отсутствовали всего одну минуту. Шарлотта тряхнула головой, избавляясь от видения: Фредди Дилбридж, стоящий, как обычно, со стаканом в руке рядом с бледными розами, одетый в балахон с капюшоном на голове и проводящий ночные сборища внутри пентаграммы, воображая, что он вызывает дьявола или проводит черную мессу, раздевая невинную Фанни и выжигая на ее теле неправильный крест…
Как мало известно нам о мыслях, которые роятся в головах людей, скрытые повседневной маской хороших манер!.. Теперь Шарлотта должна будет прилагать значительные усилия, чтобы сохранять вежливую любезность в общении с Фредди.
— Не говори ничего, — предупредила ее Эмили.
— Я и не собираюсь, — отрезала Шарлотта. — Не о чем говорить.
— Я боялась, что ты попытаешься указать им, насколько безнравственны их деяния.
— Именно поэтому им все это нравится.
Шарлотта подобрала юбки и свернула к Фебе и Диггори. Афтон стоял рядом, позади них. Подойдя, она поняла, что все трое ведут неприятный разговор.
— … чертовски глупая женщина с разгоряченным мозгом, — со злостью говорил Афтон. — Она должна оставаться дома и заниматься чем-нибудь полезным.
— Легко сказать, если это не относится к тебе. — Диггори презрительно скривился.
— Это вряд ли может относиться ко мне. — Брови Афтона поднялись вверх, выражая сарказм. — Насильник должен быть довольно умным, чтобы удержать меня.
Диггори окинул его неприязненным взглядом.
— Он был бы в полном отчаянии. Я лично предпочел бы собаку.
— Тогда, если бы собаку изнасиловали, мы знали бы, где искать, — холодно сказал Афтон. — Ты водишься с очень странной компанией, Диггори. Твои вкусы становятся извращенными.
— По крайней мере, у меня есть вкусы, — сразу же возразил Диггори. — Иногда мне кажется, что ты совершенно высох и в тебе совсем не осталось страсти. Мне нетрудно поверить, что все проявления жизни омерзительны для тебя, и все, напоминающее тебе, что у тебя есть тело, выглядит в твоем мнении извращением…
Афтон немного отодвинулся от него.
— В моих мыслях нет ничего извращенного, такого, от чего мне надо было бы отказаться.
— Тогда у тебя больше силы духа, чем у меня. То, что происходит в твоей голове, пугает меня! Глядя на тебя, я мог бы поверить в фантазии о мертвецах, которые так популярны в наши дни, — о телах, которые остаются непогребенными.
Афтон вытянул руки вперед, ладонями вверх, как будто взвешивая солнечные лучи.
— Как обычно, ты не очень последователен, Диггори. Если бы я был одним из твоих призраков, солнце давно иссушило бы меня. — Он слегка усмехнулся. — Или ты не дочитал свое бульварное чтиво до этого места?
— Не будь таким буквальным, — Голос у Диггори был усталым и раздраженным. — Я говорил о твоей душе, а не о теле. Я не знаю, были ли это солнечные лучи, что иссушили тебя, или сама жизнь… Но что-то определенно изменило тебя, и это так же верно, как и то, что всех нас ждет преисподняя.
Он отошел к подносу с персиками и шербетом. Феба, немного поколебавшись, последовала за Диггори, оставив Афтона одного. Тут он наконец-то заметил Шарлотту. Его холодные глаза смотрели словно сквозь нее.
— Ваш суперчестный язык снова рассорил вас со всеми, миссис Питт? — спросил он.
— Возможно, — ответила она так же холодно. — Но, если даже и так, никто до сих пор не был настолько груб, чтобы высказать мне это. Правда, быть в одиночестве не всегда неприятно.
— Вы, кажется, стали посещать нас на Парагон-уок довольно часто. Вы не беспокоили нас до появления насильника. Он все еще волнует вас, возможно? Щекотание нервов, сумасбродство, блажь, копание в грязи, сны о насилии, так?
Глаза Афтона ощупывали ее от груди до бедер. Шарлотта поежилась, словно он прикасался к ней руками. Она смотрела на него с видимым отвращением.
— Вы, кажется, воображаете, мистер Нэш, что женщинам нравится быть изнасилованными? Это высочайшая степень высокомерия, иллюзия, которой вы, мужчины, кормите свое тщеславие, оправдываете свое поведение, — и абсолютно заблуждаетесь. В насильниках нет ничего магического. Это жалкие существа, которые унижаются до того, чтобы брать женщину силой, тогда как другие ее завоевывают. Если бы они не причиняли вреда другим, их можно было бы и пожалеть. Это болезнь. Это… это сорт импотенции.
Лицо Афтона застыло, но в глазах его отражалась дикая, сжигающая все ненависть, такая же первобытная, как рождение и смерть. Если бы они не стояли в этом цивилизованном саду с его пустыми разговорами, звяканьем стаканов и вежливым смехом, Шарлотте могло бы показаться, что он способен разорвать ее в клочья или зарезать острым ножом, который всадил бы в нее по самую рукоятку.
Шарлотта отвернулась, испытывая настоящий страх, но сначала убедилась, что он по ее глазам понял, о чем она думает. Неудивительно, что бедная Феба никогда не рассматривала его как насильника. А теперь и Шарлотта тоже знала об этом — и теперь Афтон не сможет простить ее до могилы.
Она отошла, не оглядываясь, поглощенная тем, что узнала. Шелковые платья вяло свисали с женских плеч в неподвижном воздухе. На гладкой коже присутствующих были заметны темные точки мошкары. Становилось все жарче. Разговоры вокруг Шарлотты сливались в однообразное жужжание; она слышала звуки, но не разбирала слов.
