быстрого завершения, вот и все. В этом городе ничто не заканчивается быстро. История с Карюхой только началась.
Анька сидела поодаль, подтянув к себе колени и обхватив ноги руками. Прикрыла глаза, слушала разговор девушек. Утратив мочку, она лишилась не только маячка, но и внешнего управления. Мысли потеряли стройность, стали метаться. Иногда мозг не слушал ее, его терзали дикие ощущения, казалось, кто-то посторонний читал ее мысли. Она начинала бояться думать, но не думать не могла и тогда становилась враждебной людям. Иногда мозг был пуст, как барабан, тогда ей становилось на все наплевать. Люди не верили ей, но никто из них не знал ее мыслей, не догадывался, почему она не покидала компанию. Анька водила головой, по-волчьи втягивала ноздрями воздух, распознавая запахи. Прислушивалась к шорохам вокруг, уши навострились, как у зверя. Медленно повела глазами по девушкам:
– Карюха недалеко, – выговорила почти по слогам.
– Вот как? – глаза Катюхи распахнулись. – Близко? – приподнялась на локтях, видя, как друзья зашевелились. Верхушки трав над людьми закачались, в плотном густом воздухе побежали волны. – Чего же мы тогда разлеглись? – повернулась набок, намереваясь подняться.
– Успокойся, – остановила Сашка. – Она врет. – Глянула на Аньку. – Смотри, доиграешься. За мочкой вместе с ухом отлетит голова.
– Почти рядом, – повторила Анька. – Третий дом от края. Там сейчас трое: хозяин, хозяйка и Карюха.
Установилась недолгая пауза. Малкин мотнул взъерошенной головой, отгоняя усталость, сел, погладил ладонями меч. Не поймешь эту Аньку, выдала, как обухом по голове, непредсказуемый чертов оборотень. Весь город непредсказуем. Нельзя расслабляться. Хмуро исподлобья повел глазами по ней, неподвижной, как изваяние. Врет или нет? Конец поиска или новая ловушка? Сашка не доверяет больше, а он почему должен верить? Нет, ничего он не должен. Но, с другой стороны, вдруг на этот раз не врет, вдруг говорит правду? Сашка приподнялась следом за Ванькой, глаза впились в горожанку, потянулась, футболка вздернулась, обнажая красивые бедра, которые нравились парню. Слегка приоткрывая рот, спросила у Аньки:
– Что должно быть потом?
– Это знает только Философ, – вяло ответила та.
– Выходит, нас привел сюда Философ? – напряженно спросил Ванька. – Прямо к Карюхе? Что-то не очень верится. И даже совсем не верится, – помолчал и поморщился. – Найти бы этого Философа, и узнать, что ему неймется?
В ответ Анька молчала.
– Она врет, ну, конечно, она врет, – возмущенно воскликнула Катюха.
– Полагаться на нее не стоит, – подумав, проговорила Сашка.
Этими словами Сашка подтвердила сомнения Ваньки, для него таких слов было достаточно. Наступила тишина. Только ее звон стоял в ушах, горячее колебание воздушных волн и стрекот кузнечиков. Трава штыками торчала над головой, а глубокое чистое небо качалось, как колыбель, убаюкивая и умиротворяя. Раппопет и Лугатик как лежали, так и продолжали лежать без движения, прикрыв глаза. Правда Володька несколько раз смачно зевнул в тишине, заразив остальных своей зевотой. Все вновь расслабились. Анька тоже прилегла следом за Сашкой и Ванькой. Накатила сонливость. Андрюха с Володькой отключились первыми, Катюха свернулась калачиком возле Сашки и Ваньки, уткнувшись носом в траву. Сколько длилась забывчивость, никто не знал, только Сашка вдруг очнулась, уловив непонятное шуршание. Вздрогнула. Огромное солнце тяжелым огненным колесом катилось к закату.
– Черт, черт! – вскричала она, поднимая приятелей. – Вставайте, вставайте! Проспали! – вскочила на ноги и обомлела на мгновение.
Их охватило плотное полукольцо из вооруженных горожан. Приятели всполошились, оторопели спросонья. Спины горожан надвигались тихо, но упорно и зловеще. Остановившись в десяти шагах, первый ряд развернулся. Оружие навскидку, пруты, колья. Надо же было так все проспать. Сашка зло обожгла холодом Аньку:
– Соврала! Опять завела в ловушку! Сама подставилась! Ты знала, на что идешь, не обессудь. Видно, Философу ты нужна без головы. Или думаешь, что опять все с рук сойдет? Не выйдет! Держите ее, ребята! – Сашка показала на нее.
Парни мигом скрутили Аньку по рукам.
– Вертишься, подлая, как уж на сковородке, – процедил Раппопет ей в самое ухо. – Тебя предупреждали, не стоило врать! Своему Философу лапшу на уши вешай, может он и проглотит твое вранье. А с нами ты ошиблась, волчица, больше номер не пройдет, раскусили тебя, как гнилую орешину. Все, прощения не жди. Не стоило возиться с тобой, сразу надо было снести голову, и концы в воду. Жалеть зверье – себе в убыток. Вы, волки, добра не понимаете. Навела на нас, патлатая!
– Нет, – грубо отмела Анька. – Они сами нашли! – глаза тускло сверкнули по горожанам. Мышцы на крутых бедрах под короткой накидкой заметно напружинились, пухлое тело налилось упругостью.
– Врешь, волчица! – вскрикнул Лугатик. – Нет тебе веры! Ты звериным чутьем должна была учуять горожан, прежде чем они тут появились. Не морочь нам головы. Все, твоя песня спета! Не надейся, Философ не воздвигнет тебе памятник, хоть ты для него из кожи лезешь, дрянь!
– Они подошли с наветренной к ним стороны, я не могла учуять, – сучила ногами она, пытаясь вырваться.
– Животное, – взвился Володька оттого, что Анька оттоптала ему ноги. Но и ногам Андрюхи досталось не меньше. Однако парни крепче стиснули ее.
– С собачьего мяса стекает кровь! – басовито разнеслось из толпы. – Собачья кровь хорошо пахнет! – орава загудела на одной ноте, шаг за шагом сжимая кольцо. Стволы закачались на уровне глаз, а пруты и колья поднялись над головами.
Стремительно приближалась минута развязки. Приятелей обдавало холодным потом, ватой наполнились суставы. Плотнее сбились в кучу. Вытолкнули Аньку перед собой. Володька ткнул ее под ребра:
– Заставь их уносить отсюда ноги! – с угрозой произнес ей в затылок. – Тогда поверю, что не ты подставила нас.
– Наплевать мне на твое доверие, – задохнулась от хрипа Анька, крутнулась и завизжала, обращая на себя внимание горожан. – Философ сказал: темная ночь пробуждает к жизни, потому что нет света, когда его нет!
Толпа приостановилась и на короткое время замерла, как бы принюхиваясь к запаху, исходящему от Аньки, и этот запах толпе явно не понравился, орава заурчала, после чего из ее чрева раздался все тот же громовой басовитый голос:
– Философ прав всегда! Ночь приходит, когда все оживает, и все оживает, когда приходит ночь. Мудрость Философа виднее в ночи. Нет жизни, когда жизни нет. Ночью не нужен свет, ночью он вреден. Ночь без света преумножает мудрость Философа. Ночью запах крови манит сильнее.
– Собачья кровь всегда черна, – напористо выдала Анька. – Когда потухнет фонарь, тогда наступит все! Когда наступит все, тогда все будет для всех, и всем будет хватать всего!
– Мечу нужна кровь собак! – взорвался тот же голос, и этот взрыв ничего хорошего не предвещал. – Меч возвратится в ночь! Мечу необходима мудрость Философа!
Надрывный голос горожанина явно угрожал. Выкрикивая слова, горожанин нелепо топтался, будто приплясывал. Приподнимался на пальцах и шнырял горящими волчьими глазами поверх людей. Затем опускался на пятки и приседал. Люди не поняли смысла
