А все эти недоразумения и столкновения между ними часто провоцировались самими ментами, которые специально старались выделять сначала одного, потом другого из противников, используя старое как мир правило: разделяй и властвуй.
Дело в том, что в местах лишения свободы личные отношения очень много значат, и они всегда связаны с привилегиями, которыми может обладать тот или иной заключенный в колонии.
Привилегия за колючей проволокой то же самое, что деньги на свободе: ни первого, ни второго много не бывает — хочется все больше и больше!
«Всяк человек слаб и ничтожен!»
Так сказал один из великих русских классиков.
Вероятнее всего, он имел в виду человеческие слабости, до поры до времени, скрываемые даже от самого себя.
Автор считает, что в замкнутом, то есть лишенном свободного общения с внешним миром, коллективе все человеческие слабости обостряются до наивысшего предела накала человеческих страстей.
Ведь любой коллектив: будь то детские ясли, средняя школа, высшее учебное заведение, армия, тюрьма — все они являются полноценными коллективами. И все эти обособленные, то есть замкнутые в ограниченном пространстве, коллективы — и являются сутью самой страны, ее обнаженным срезом, с единственным дополнением: все пороки, присущие данной стране, данной нации, обнажаются до максимального предела в подобном замкнутом коллективе.
Особенно в таком коллективе, в котором насильно насаждается дисциплина и порядок, наиболее и склонен к насилию. Прошу извинить за тавтологию.
И такими замкнутыми коллективами, где нервы обнажены до самого предела, порой до настоящего взрыва, являются армия и тюрьма! Первый страшен тем, что официально обладает оружием, второй тем, что таким людям нечего терять, кроме своих цепей!
Тимка–Хитрован и замполит, если подходить с философской точки зрения, были яркими представителями двух противоборствующих классов: условного класса угнетателей и условного класса угнетаемых. Однако и тот и другой переросли свое окружение, это уже были люди новой формации, с новым, развитым мышлением.
Таких людей, выделяющихся из общей массы, как правило, не принимает коллектив, их не понимает начальство. Эти люди четко видят, что старые правила безнадежно устарели, и всячески пытаются внести что‑то новое, улучшить жизнь, быт, наладить контакт, найти компромисс с условным противником. Лих воспринимают в штыки: «Умный такой, что ли?» или «Тебе что, больше других нужно?», «Чего ты лезешь поперек батьки в пекло?»
А такие люди нового мышления даже не пытаются ставить себя выше других людей, они вовсе не хотят насильно кого‑то переделать, кому‑то насильно навязать свое мнение. Такие люди твердо уверены, что не сила, а красота, терпение и умение правильно донести до других свою мысль, сделают мир чище, богаче, более наполненным.
Они уверены, что каждый человек должен заниматься только тем, к чему у него лежит душа и сердце, тем, что только он делает лучше всего. Иначе и не должно быть! Если какой‑то винтик в системе не подходит к гайке, вся система может застопориться, а то и вообще сломаться…
Таких людей смело можно назвать новаторами, людьми новой формации. Именно такие люди двигают науку, культуру и искусство вперед. Для таких людей главное — прогресс!
Это совсем не означает, что все они являются бессребрениками, и деньги для них ничего не значат. Конечно же, нет! Но для таких людей деньги — не средство обогащения для воплощения мечты: ничего не делать и все иметь. Нет, для таких людей деньги — средство для достижения какой‑нибудь, обязательно высокой, цели!
Конечно, можно долго и нудно перечислять такие цели, но можно и сказать одной фразой — в конечном итоге, задача таких людей — сделать мир лучше!
Однако, вернемся к нашему повествованию…
Не прошло и часа после того, как завхоз карантинки просветил вновь прибывших о правилах проживания в карантинном бараке, он, вновь выстроив новеньких зэков в проходе между двумя рядами двухэтажных шконок, внимательно осмотрел присутствующих.
После чего обратился с вопросом к вечно голодному старику с чуть заметной иронией:
— Ну, что, батя, не умер еще от голода?
— Так живу пока еще, — тяжело вздохнул тот.
— Вот и хорошо, — завхоз перевел взгляд на парня из Пензы. — Мне кажется, что кто‑то не понял моего предупреждения о том, что с нашего локального участка выходить нельзя ни в коем случае!
— А почему ты на меня так смотришь? Я и не выходил никуда! — с вызовом возразил тот.
— Ты, кажется, на имя Чижик отзываешься? — никак не реагируя на его ответ, спросил Тимка-Хитрован.
— Да–а-а, меня Чижиком зовут, — парень был явно удивлен тому, что завхоз знает его прозвище.
— Не тушуйся, земляк, — улыбнулся завхоз, — я очень люблю читать журнал «Хочу все знать». — Он хитро подмигнул.
— Я и не тушуюсь: просто непривычно как‑то, — искренне признался тот. — Тебя ж вроде не было, когда нас принимал ДПНКа?
— Не было, — согласился завхоз.
— Тогда откуда знаешь о моем погоняле? — то ли спросил, то ли подытожил Чижик.
— Все очень просто: мы с Васькой Карданом кентуемся, — пояснил завхоз. — А потому повторяю в последний раз: выходить с локального участка карантинки категорически запрещается, если, конечно, кто‑то из вас не хочет до понедельника в ШИЗО попарится, и локальщика не вздумайте подкупать, — он выразительно взглянул в глаза Чижика.
Парень виновато их опустил: он действительно пытался договориться с локальщиком.
И завхоз продолжил;
— Поймите, тот примет ваше подношение, наобещает с три короба, а потом бац! Ментовской расход!
Автор должен пояснить, что «ментовской расход» — это когда менты что‑либо сорвали: то ли встречу, то ли передачу чего‑то важного, то ли блат–хату накрыли, то ли сделку накрыли и забрали деньги или товар.
При таком раскладе ни одна из сторон не несет ответственности перед другой стороной: это негласное правило в криминальных кругах, то есть так называемое форс–мажорное обстоятельство, которое прекращает все претензии друг друга. Иногда непорядочные люди используют это в своих корыстных целях, чтобы присвоить то, что им не принадлежит, но ссылаются на «ментовской расход»!
«Ментовской расход», — какие могут быть претензии?
— Понятно, — с явным огорчением вздохнул Чижик.
— Ты не волнуйся, земляк: я же не сказал, что вас запрещено навещать? — завхоз хитро усмехнулся.
— Как к тебе обращаться? — спросил Чижик.
— По–всякому откликаюсь: можно завхоз, можно земляк, а погремуха моя — Тимка–Бес, — и добавил: — Так люди прозвали, — потом снова внимательно осмотрел новый этап, на мгновение остановил взгляд на Семе–Поинте, и чуть заметно подал ему знак глазами, как бы подтверждая раннюю договоренность.
