ей обществом роль. Ее интересовало лишь, сможет ли она продержаться до конца праздника. Уже сейчас тело казалось слишком тяжелым и чужим, она чувствовала себя в нем неуютно. До сих пор Сигна не осознавала, какой слабой была, когда не использовала силы, ощущая себя листиком на ветру, бесцельно подчиняющимся воле ветра, который швыряли и таскали. Маленькой пташкой, как называл ее Ангел смерти.
Сигна вытирала пот и, стараясь успокоиться, ожидала, когда Элейн принесет платье, которым Марджори дразнила ее всю неделю, не показывая его, но обещая, что оно будет милого сиреневого оттенка. Сигна проклинала это волнение – все-таки она была человеком. Совершенно обычной девушкой, которой нужно вести себя безупречно на балу, которая рвется учиться и готовится к своему первому сезону, чтобы вступить на новый жизненный этап.
Но чем больше она думала об этом, тем чаще в голове всплывали предупреждения Марджори и Блайт. Какова конечная цель? Она выйдет замуж, а потом… что? Устраивать чаепития по вторникам и субботам или любым другим чертовым дням, потакая прихотям мужа и гостей? Ей хотелось чего-то большего, чем сплетен за чаем. Больше, чем вечное ведение хозяйства и стремление к изящному почерку и достаточно сносной игре на пианино.
Что же Ангел смерти с ней сделал, раз она сомневается, будет ли такая жизнь достаточной для нее?
– Мисс Фэрроу? – Раздался стук в дверь, и в комнату вошла Элейн, неся перед собой сверкающее платье кричащего алого цвета крови. Сигна перестала дышать. Она отступила назад, когда горничная положила платье на кровать, и не могла оторвать от него глаз.
Сигна никогда не носила наряд такого цвета – никогда не осмеливалась быть такой яркой. Она погладила мягкую ткань. Платье было самым прекрасным из всех, что она видела прежде, и далеко не обещанного сиреневого цвета.
– Это мне?
– Да, мисс, – с легкой улыбкой ответила Элейн. – Стоит поспешить надеть его, чтобы вы не пропустили начало бала.
Ей стоило немалых усилий не сорвать с себя одежду, чтобы Элейн как можно скорее зашнуровала корсет и помогла надеть наряд. Атласное платье с пышной юбкой и облегающим лифом со шнуровкой на спине. Оно село как вторая кожа, идеально подходя к новым формам. Непривычно было видеть себя в наряде такого цвета, и Сигне казалось, словно она только что вынырнула из моря крови. Цвет такой насыщенный и глубокий, что вышивка и прочие украшения представлялись совершенно лишними, платье и так сразу бросалось в глаза. Каким-то образом оно стало еще более великолепным, когда Элейн помогла Сигне надеть подаренную Блайт маску.
– Если вы готовы, мисс, – сказала горничная, с улыбкой оглядывая Сигну, – мистер Хоторн будет сопровождать вас.
Сигна не ожидала увидеть Перси, но он уже ждал у двери, одетый в прекрасный черный костюм и серебряную маску лиса с заостренным носом. Увидев ее, он поклонился и искренне улыбнулся.
– Просто преступление, что ты так долго оставалась взаперти. – Он предложил ей руку. – Идем, кузина. Давай покажем обществу, кого им не хватало.
На Сигну навалилась невыносимая тяжесть, но она приняла его руку и расправила плечи. Вместе они спустились вниз по лестнице.
Внизу в бальном зале уже играли музыканты, звуки скрипки и пианино приветствовали их в такой прекрасной комнате, что все вокруг напоминало сказочный сон. Запах точно был волшебный, смесь ароматных каштанов и духов, наполняющих воздух сладостью. Стены были вызолочены, пол и колонны огромного бального зала сделаны из мрамора, в котором отражалась хрустальная люстра, создавая над потолком маслянистую дымку. Вдоль стен висели гирлянды из хвои, а колонны украшали венки из остролиста.
Элегантно одетые незнакомцы в кружевных масках и драгоценностях кружились в танце, поедали сливовый пудинг и разбирали бокалы искрящегося шампанского с серебряных подносов, которые разносили слуги в аккуратных черных костюмах и белых перчатках.
Сигна почувствовала, как напрягся Перси, увидев приближение отца. Элайджу Хоторна трудно было узнать: плечи широко расправлены, чисто выбритый подбородок гордо поднят. Невероятно красивый мужчина с аккуратно уложенными светлыми волосами. Он надел украшенную остролистом маску, сделанную так, что казалось, будто кончики листьев покрыты инеем. В одной руке Элайджа держал стакан, жидкость в котором не пузырилась и вообще не походила на спиртное, которое ожидала увидеть Сигна. Похоже, он пил… воду. Глядя на него сейчас, Сигна видела прежнего холостяка, который украл много сердец. Видела за завесой печали мужчину, прекрасного мужчину.
– Чудесно, правда? – спросил Элайджа.
– Чудесно. – В голосе Перси звучала горечь.
– Приятно видеть, что ты в порядке, сынок. А ты, – Элайджа взял Сигну за руку и покружил, – сверкаешь как бриллиант. И так похожа на мать в этом наряде.
Сигна застыла на полуобороте.
– Похожа?
– О да. Настоящий фейерверк. Больше всего она ненавидела людей, но ничто не любила так сильно, как внимание. Настоящая загадка.
Сигна схватилась за горло, подыскивая слова для вопроса, который так долго мучил ее.
– Как моя мама относилась к обществу и его правилам? – При этих словах ее тут же охватило чувство вины, потому что задать подобный вопрос означало поставить под сомнение все истории, рассказанные бабушкой.
Всю жизнь перед Сигной стоял определенный образ матери, которому она пыталась соответствовать. Но судя по тому, как люди отзывались о Риме, Сигну начинали одолевать сомнения. И вопросы.
– Рима была подобна солнцу, – с уверенностью заявил Элайджа. – Все хотели частичку ее тепла. А как же те, кто подходил слишком близко? Они сгорали. Рима делала что вздумается, не прося прощения, в этом и таилась ее притягательность. Мне жаль, что тебе не удалось узнать ее, Сигна. Иногда Блайт напоминает мне ее – вдруг это важно.
Эмоции захлестнули Сигну, и она с трудом сглотнула подступающий к горлу ком. Всю жизнь она была одержима книгой по этикету, втайне желая стать милой правильной молодой леди, которой мама могла бы гордиться.
Почти двадцать лет усилий, и теперь Сигна даже не знала, оценила бы та ее усилия.
Сигна склонила голову.
– Спасибо, Элайджа…
Но он не дал ей договорить, поставив стакан и взяв за руку.
– Это мы должны благодарить тебя, – он пожал ее руки. – Я так глубоко погряз в своем горе, что, как ни стыдно признаться, начал терять всякую надежду. Примите мою искреннюю благодарность за то, что вы сделали для моей дочери, мисс Фэрроу. Этот бал для вас, мой первый подарок из многих.
Перси так и стоял застывший рядом с ней.
– Если вы извините меня, кузина, я найду вас позже. – Он поправил галстук, затем пуговицы на перчатках и ушел, даже не взглянув на отца.
Если Элайджу и задело его поведение, то он ничем не
