бездонную бесцветную яму.
11. ПОКОЙНЫЙ ПРИЕМ
Автомат никак не хотел принимать мятую сторублевку, которую Лида пыталась засунуть в узкую щель купюроприемника. Он с шумом втягивал в себя деньги, задумчиво зависал на несколько секунд, словно пробуя купюру на вкус, а потом капризно выплевывал несчастные сто рублей обратно.
– Ну, давай, истеричка, жри деньги! – пробормотала Лида, несильно толкнув огромный аппарат ладонью.
Она так и не вспомнила, откуда у нее в комбинезоне мятая сторублевка – видимо, кто-то из таксистов однажды дал ей сдачу, а она на автомате сунула ее в карман. Но деньги ее обрадовали – даже не потому, что Лида была голодна. Есть ей вообще не хотелось. Просто, пока возишься с аппаратом, уговариваешь его принять деньги, пока решаешь, что выбрать, из скудного набора «шоколадки-чипсы-сок», кажется, что все идет хорошо, и мозг на какое-то время забывает о том, что его тревожит. А думать о плохом Лида устала. Поэтому она с преувеличенным усердием принялась скармливать в аппарат деньги и придирчиво рассматривать ряды цветастых упаковок, выставленных в его прозрачном брюхе.
Наконец – о, чудо! – автомат принял купюру. Обрадованная Лида зависла, пытаясь понять, что именно она может себе позволить на сто рублей. Потыкала в кнопки, выбрала упаковку жевательных мармеладных медведей и тульский пряник, и спустя минуту уселась на вытертое сиденье, стоящее у голубой, такой же вытертой больничной стены.
– Будешь? – показала она мармелад сидящему рядом Питбулю. – Наверняка тут сплошные консерванты и красители, но все же…
– Мне такое нельзя, к зубам прилипнет! – с сожалением ответил тот, глядя на жевательных мишек.
Лида расстроилась – она совсем забыла о Пашкиной вставной челюсти!
– Прости, не подумала. А пряник хочешь? С яблочным повидлом. Надеюсь, он не просрочен.
Питбуль, разумеется, предпочел бы пачку чипсов. Но пряник тоже сойдет, решил он, кивнул и принялся шуршать упаковкой. На шуршание упаковки среагировал Саныч, подсел поближе. Питбуль щедро отломил ему половину пряника, и девчонка и старуха принялись синхронно двигать челюстями. Лида сунула в рот кусок мармелада и прикрыла глаза.
Они торчали в приемном покое больницы уже часа три. Стемнело. Закончились часы приема. Гулкий холл опустел, регистратура закрылась. Из окошечка «Информация» пропала голова в белой тканевой шапочке. Но выгонять их никто не спешил – Куратор, который внезапно появился на станции, почти одновременно с машиной скорой помощи, и вместе со всеми доехал до больницы, каким-то неведомым образом сделал так, что на них никто не обращал внимания. Мимо периодически проходили медсестры, врачи и даже охранники, и ни один из них не задался вопросом – что за странные люди сидят у лифтов в не приемные часы?
Лида жевала мармелад и думала о том, что случившееся сегодня не случайно. Человек в черном явно приложил свою грязную руку к тому, что Кира сейчас находится в отделении интенсивной терапии. Он каким-то неведомым образом изменил реальность. Надоумил глупую школьницу вернуться на рельсы. Сделал так, чтобы состав долго не тормозил. Лида не знала, как именно тип из Департамента Наказаний вмешался в происходящее на станции «Радищевская», но была уверена, он намеренно портит им всем жизнь. Но об этом она решила никому не говорить. Чтобы не пугать. Даже Куратору. К счастью, парень сейчас находился в отделении рядом с Кирой – для контроля, объяснил он – и не мог видеть мрачного Лидиного лица.
Куратор обещал сообщить всем, когда Кира придет в себя. И даже предложил переместить всех на Русаковскую, домой – отдохнуть и поужинать. Но Лида, Вовчик, Саныч и Питбуль отказались – и теперь маялись в пустом в холле в ожидании хороших новостей.
– Как думаете, он там может как-то повлиять на здоровье Киры? – подошел ко всем мрачный Вовчик, который не мог сидеть на месте и битый час таскался из угла в угол, как подстреленный тигр, в дальнем конце коридора.
Саныч пожал плечами.
– Думаешь, у него есть на это полномочия?
Вовчик вперил в него хмурый взгляд, подумал.
– Полномочия есть. Захочет ли он ими воспользоваться?
Ему никто не ответил. Развернувшись, Вовчик снова ушел в дальний конец коридора и замер, бессмысленно глядя на табличку у лифтов, гласящую: «Не более шести человек».
Гадкое ощущение, что именно он виновен в травме Киры, не отпускало. Он снова и снова прокручивал в памяти происшествие на станции. Ему нужно было отреагировать раньше, вытолкнуть Киру с путей, или вообще запретить ей участвовать в этом идиотском забеге. Пусть бы эта глупая Катя грохнулась на рельсы. Судьба школьницы, которая практически сразу после того, как Сапсан со скрипом остановился, трусливо исчезла, Вовчика не волновала абсолютно. Он переживал лишь о самочувствии Киры, и от чувства вины у него неприятно ныло под ложечкой.
Когда Киру, уже без сознания, грузили в машину скорой помощи, Вовчику показалось, что он снова видит ее настоящее лицо. Или это была иллюзия? А может, он вообще перестал видеть ее временную оболочку? Такое бывает – привыкаешь к близким людям и перестаешь замечать их рост, вес, морщинки или веснушки. Видишь человека целиком, как образ, не глазами, а сердцем.
И до сих пор Вовчик был захвачен этой иллюзией – он знал, что наверху, в реанимации, лежит не толстая смешная тетка с пальцами-колбасками и жидкими кудряшками, а хрупкая девушка с бледным печальным лицом. Впрочем, даже это лицо было всего лишь иллюзией – в реанимации сейчас обреталась человеческая душа, заключенная в случайное тело, и Вовчик отчаянно желал, чтобы эта душа не вернулась в Сортировочную раньше срока.
Только бы Кира выкарабкалась! Он и сам не мог себе объяснить, отчего так взволнован и растерян. Вовчика бесила его беспомощность, хотелось как-то Кире помочь, куда-то бежать, что-то делать… Но вместо этого он мог лишь мерять шагами унылый коридор, натыкаясь взглядом на плакаты о пользе вакцинации от гриппа и указатели: «Кафетерий для посетителей» и «Аптека».
Питбуль доел пряник, выключил Тетрис, сунул его в карман толстовки, в которую успел облачиться еще на станции, и сообщил остальным:
– Короче, я пойду, кости разомну.
Накинул на голову капюшон и направился к лифтам.
Тот факт, что Киру привезли в ту же больницу, в которой лежала его Ба, показался Пашке знаком. Надо проведать, как там его бабка? Жива-здорова? Может, ее уже выписали? Питбуль вызвал лифт, сообщил Вовчику, что скоро вернется, и уехал на четвертый этаж.
В палате, несмотря на вечер, горел свет, а ее обитательницы – четыре пожилых тетки в цветастых халатах – сидели вокруг большого стола и, по всей видимости, играли в какую-то настолку. Перед каждой лежали большие картонки с цифрами, ручки. Кто-то с шумом прихлебывал чай.
– Лебедь в озере! – провозгласила сидящая во главе компании толстая тетка с ярко-рыжей паклей вместо волос.
Питбуль, задержавшись в
