На отца, резко отказавшегося делиться знаниями, я старалась не смотреть. И без того понимала, что он сердился. Бабушке Цэрэн он противоречить не мог, но и быстрое изменение мировоззрения было просто немыслимым для него. Отцу требовалось несколько дней, чтобы свыкнуться с чем-то и пересмотреть отношение.
Оттого я была безмерно признательна бабушке за приглашение. Терпеть ощутимое на магическом уровне отторжение, чувствовать возводимые барьеры, натыкаться на постоянное неудовольствие отца не хотелось. Наблюдать, как мама мечется между ним и мной, пытаясь примирить стороны, было тяжело. Все это не улучшало отношения, а лишь усиливало напряженность.
Сытость немного пригасила мою воинственность, нежный поцелуй Триена на ночь и тепло его объятий успокоили сердце. Я сделала все правильно, хотя открытое противостояние с семьей причинило боль. Я все сделала правильно. Для нас и для себя.
ГЛАВА 27
Утром после завтрака мы уехали вместе с бабушкой. Она выглядела уставшей, отец — не выспавшимся, и я могла поклясться чем угодно, что ночью они долго беседовали. Разговор явно пошел отцу на пользу. Его взгляды и жесты изменились. Если раньше в них сквозило высокомерие и пренебрежение, если каждое движение подчеркивало, насколько ценно то, что господин Азат снизошел до разговора с шаманом, то теперь в глазах отца я замечала интерес. Спокойный, без настороженности и отторжения.
Бабушка жила на окраине соседнего города в небольшом доме у реки. Знакомые с детства звуки и запахи, привычные грядки с целебными травами, множество цветов в тенистом саду. Как ни горько это было признавать, но здесь дышалось легче, потому что не чувствовалось постоянного давления долга, запретов и чужой воли. Здесь я действительно верила, что отец сможет понять, Триен тоже на это надеялся.
Ритуалы бабушка Цэрэн уже многие годы проводила только для своих родственников и не лечила посторонних. Волшебство отнимало много сил, их бабушка, выучившая себе на смену нескольких мэдлэгч, берегла. Оттого и дом был небольшим, и для гостей не построили отдельный домик, и слуг у бабушки жило всего четверо.
Особое очарование дому придавали два больших рыжих кота. Пожилого я помнила с детства, он учил меня, шаловливого лисенка, охотиться и лазать по деревьям, а теперь, видимо, передавал свой опыт общения с лисятами-мэдлэгч молодому коту, которому предстояло уже скоро заботиться о моем племяннике.
За время пути бабушка отдохнула и, не желая тратить время, в тот же вечер провела ритуал познания, чтобы лучше понять Триена. Он длился несколько часов и без меня. Бабушка даже взяла с меня слово, что я не буду подслушивать ни в соседней комнате, ни в саду. Я знала, что это честно, что такие ритуалы очень личные, но сгорала от любопытства и держалась изо всех сил. Кот, устроившийся у меня на коленях, точно не дал бы нарушить обещание.
После ритуала бабушка Цэрэн казалась задумчивой, но довольной. И хоть она и до ритуала тепло относилась к Триену, чувствовалось, что увиденное пришлось ей по душе. Во время позднего ужина она увлеченно обсуждала с ним лечебные заклинания, некоторые формулы. Εе глаза горели азартом, а сама она будто помолодела на несколько лет.
Признав, что улучшать целительские навыки Триена просто некуда, бабушка искренне восхищалась тем, как взаимодействовала наша магия во время лечения кровельщика. Она несколько раз сказала, что никогда не видела такого взаимопроникновения даров. Эти слова грели сердце и казались драгоценной заслуженной похвалой.
Уже на следующий день бабушка начала нас учить. Устроила нам с Триеном некое подобие экзамена по травам и зельям, провела несколько занятий по гаданию с помощью карт и дыма…
Многое я учила еще в школе, но за годы магического бездействия почти забыла. Большая часть этих знаний была Триену в новинку. Какие-то сведения оказались совсем новыми для меня, но не для него. То, что мы и здесь дополняли друг друга, бабушку забавляло. Порой казалось, некоторые задания она давала только, чтобы посмотреть, как мы будем справляться с ними вместе.
В первую неделю дважды приезжал отец, разговаривал с Триеном. Первый раз при бабушке и без меня, второй раз наедине. Прислушиваясь к эмоциям отца, чувствовала, что его отношение к случившемуся меняется. Я верила, он сможет понять, если захочет. Судя по тому, как искренне меня обнадеживал Триен, отец понять хотел.
Поэтому меня очень беспокоило то, что он пропал на две недели, а в гости приезжала только мама. Она уговаривала меня не волноваться, объясняла, что у отца просто много дел. Я пообещала себе быть терпеливой и дать ему столько времени, сколько понадобится. Теперь, когда бабушка взялась учить нас с Триеном, оно было.
В одно из своих посещений мама привезла мне подарок — гуцинь. Традиционный черный лак, перламутр, символизирующий мудрость, и изящная золотая вязь, сплетающая северные руны в молитву о спокойствии и благоденствии. Я провела по ней пальцами, подняла на маму удивленный взгляд: обычно гуцинь не украшали ни золотом, ни северными рунами.
— Я не хотела говорить, пока инструмент не был готов, — ласково накрыв мое запястье ладонью, улыбнулась мама. — У тебя своя судьба. Не такую я представляла, не о такой думал отец. Она иная, она неразрывно связана с Триеном, с шаманской магией, которую твой дар может подпитать своей музыкой. Оттого в украшениях золото, укрепляющее дар шамана.
— Это означает, что вы благословите нас? — сердце заколотилось взволнованно и радостно.
Мама кивнула.
— И отец? — уточнила я.
— Да, и отец, — подтвердила мама. — Он порой бывает жестким, нетерпимым, но он любит тебя, и эта любовь сильней упрямства.
Она сказала это просто, как непреложную истину, оттого в глазах защипало, и слезы сдержать не удалось. Мама пересела ближе ко мне, обняла.
— И он, и я любим тебя и желаем добра. Мы не сразу осознали, что наше понимание добра не равно тому, что ты считаешь счастьем для себя. Мы постараемся это исправить и, надеюсь, вы с Триеном сможете это понять.
Я кивнула и вытерла непослушные слезы. Мне было проще понять родителей, высокомерие, которое они показывали сначала, их неприятие, потому что они ведь были моими родителями. Триену я за прошедшие дни несколько раз объясняла, почему моя семья отреагировала так и вряд ли могла воспринять новости иначе. Мне казалось, он принял случившееся как данность, хоть она не могла радовать. И мы оба были благодарны бабушке Цэрэн за то, что она пригласила нас и дала возможность пересмотреть отношения с моей семьей. Нам всем это пошло только на пользу.
* * *
Триен никогда прежде не думал, что музыка может обладать такой силой, способна столь ярко и живо передавать тончайшие оттенки эмоций. Гуцинь, который Алима не зря называла инструментом души, пел и менял мир вокруг себя, изменял людей. Волшебная мелодия была сильней слов, сильней признаний в любви. Лишь услышав перебор струн и песнь Алимы, Триен понял, насколько совершенным было чувство любимой. Сердце пело от радости, и важней на свете не существовало ничего.
