знает, что я намерен для него сделать. Передайте ему, что мне все известно и что я прощаю его, но отнюдь не требую, чтобы он простил вас». Офицер узнал о случившемся, и дело кончилось дуэлью на пистолетах, стоившей доносчику жизни. Спустя некоторое время король дал обойденному служаке полк.
* * *
Когда король прусский вступил во взятый им Дрезден,[743] ему доложили, что у графа Брюля[744] найдено множество ботфорт и париков. «Зачем столько ботфорт никогда не сидевшему в седле? Зачем столько париков безголовому?», — удивился Фридрих.
* * *
Когда, закончив последнюю кампанию Семилетней войны, король прусский вступал в свою столицу, берлинцы воздвигли на его пути три триумфальные арки. Под первой аркой Фридрих объявил об отмене одного налога, под второй — об отмене другого, под третьей — об отмене всех остальных.
* * *
Он же, дав евреям подряд на изготовление фальшивой монеты, расплатился с ними деньгами, которые они сфабриковали.
* * *
В Нижней Бретани слово «габель» — «соляной налог»[745] известно только понаслышке, тем не менее крестьяне очень боятся его. Однажды какой-то деревенский священник получил в подарок от некоего сеньера стенные часы. Крестьяне долго гадали, что это такое; наконец, одному из них пришло в голову, что незнакомый предмет и есть ненавистная габель. Они уже начали запасаться камнями, намереваясь уничтожить злополучные часы, но тут подоспел священник и уверил их, что это вовсе не габель, а свидетельство о полном отпущении грехов всем его прихожанам, присланное ему папой. Крестьяне сразу успокоились.
* * *
Некий русский вельможа приставил к детям гувернера-гасконца, и тог обучил своих питомцев баскскому языку, единственному, которым владел он сам. Забавная была, наверно, сцена, когда они впервые повстречались с французами!
* * *
Молодой гасконец, занимавший при дворе какую-то незначительную должность, пообещал некоему старому служаке, своему земляку, похлопотать за него. Он встал с ним так, что король, проходя мимо, непременно должен был заметить их, и, представив своего спутника государю, сказал, что вдвоем они служат его величеству вот уже сорок шесть лет. «Как! Сорок шесть лет?», — изумился король. «Да, государь. Он — сорок пять лет, да я один год. Вот и выходит полных сорок шесть».
* * *
Будучи как-то в Тулузе, Мадмуазель[746] сказала одному из знатных горожан: «Дивлюсь я на вас, тулузцев: ваш город расположен между Гасконью и Провансом, а вы такие славные люди». — «Вы еще не присмотрелись к нам, ваше высочество, — возразил тулузец, — а вот узнаете нас и тогда увидите, что мы будем почище гасконцев и провансальцев вместе взятых».
* * *
Некий пьяница, выпив перед обедом стакан вина, напутствовал его такими словами: «Не очень-то располагайся — все равно тебе придется потесниться».
* * *
Некий пьяница, идучи ночью под руку с приятелем, ворчал: «Ну и порядки у нас! Мы платим налоги, а за что? За освещение грязных улиц. Насчет грязи ничего не скажу — грязи хватает, но где же фонари? Экое жульничество!».
* * *
Разные полицейские предписания, запретительные распоряжения кабинета министров, а порой и важнейшие законы — все это лишь хитроумные уловки, цель которых — выжимать из людей деньги, продавая им разрешения обходить эти самые законы.
* * *
Шутка, которая производит не то впечатление, какого ожидал острослов, — вот неиссякаемый источник комического. Чаще всего этот спектакль можно наблюдать при дворе и в высшем свете.
* * *
Двое молодых людей ехали в Париж в почтовой карете. Один из них, разговорившись, поведал другому о том, что цель его поездки — женитьба на дочери г-на де*, что у него самого такие-то связи, а его отец такой-то и т. д. Заночевали они на одном постоялом дворе. На следующий день, в семь утра, первый из них скончался, так ни разу и не увидев невесты. Спутник его, завзятый шутник, отправился к отцу этой девушки, выдал себя за жениха, блеснул остроумием и очаровал всю семью. Наконец, он собрался уходить и на прощание сказал, что торопится — ему нужно успеть кое с кем повидаться, так как в шесть вечера состоятся его похороны. Действительно, в этот час должны были предать земле останки молодого человека, скончавшегося поутру. Когда слуга, спешно отряженный на постоялый двор, где остановился мнимый зять, вернулся и рассказал, как обстоит дело, отец невесты и все его домочадцы были изрядно удивлены: они всерьез поверили, что у них в гостях побывал призрак.
* * *
В те годы, когда на Сен-Лоранской ярмарке еще разыгрывались фарсы,[747] на подмостки вышел однажды полишинель с двумя горбами, на груди и на спине.
— Что у тебя в переднем горбе? — спросили его.
— Приказы, — ответил он.
— А в заднем?
— Приказы об отмене приказов.
Это было время, когда власти совершали особенно много ошибок и глупостей. Неудивительно, что столь удачная острота привела шутника в Бисетр.[748]
* * *
Г-н де ла Брифф, генеральный адвокат при Большом совете,[749] скончался в первый день масленицы. Похороны состоялись назавтра, во вторник, и похоронной процессии пришлось прокладывать себе дорогу через толпы ряженых, которые приняли ее за карнавальное шествие. Чем настойчивей провожающие пытались втолковать, что это не маскарад, тем громче простонародье вопило: «Вывалить его в грязь! В грязь его!».
* * *
Однажды Людовик XV играл в карты с маршалом д’Эстре;[750] тот потерял изрядную сумму и решил, наконец, ретироваться. «Но ведь у вас еще осталось поместье!», — остановил его король.
* * *
Знаменитый игрок Фокс говаривал: «Игра — источник двух наслаждений: наслаждения выигрыша и наслаждения проигрыша».
* * *
Некий игрок решил сдать внаем квартиру, которую сам у кого-то снимал. Его спросили, светло ли там. «Право, не знаю, — вздохнул он. — Я ведь ухожу так рано и возвращаюсь так поздно!».
* * *
Вот последнее слово человека, которого суд по монетным делам[751] (Париж, 1775 или 1776) слишком поспешно присудил к повешению: «Благодарю, господа. Столь торопливо отправив правосудие и приговорив меня к виселице, вы оказали мне неоценимую услугу и бесконечно обязали меня: я совершил двадцать краж, четыре убийства и поэтому заслуживал гораздо более тяжкой кары. В том, за что меня казнят, я невиновен, но все равно благодарю».
* * *
По ложному обвинению в чернокнижии маршала де Люксембурга два года продержали в Бастилии,[752] но все-таки выпустили — армией кому-то надо командовать. «А без чернокнижника-то не обойтись», — пошутил он.
* * *
Г-н де*, отпетый враль, рассказал не помню уж какую басню. «Сударь. — отозвался кто-то, — я вам
